дед мороз, борода из ваты,
я не верю в тебя, уже поздновато,
я вырос, конец, finita, the end,
на моей стене — репосты про тлен,
в подъезде накурено,
в городе — слякоть
мне не с кем пить и некого трахать,
мандарины не пахнут,
музло не качает,
малолетки понтуются,
что-то крича и
видя во мне гнилой раритет,
исчезают с хохотом.
слушай, дед,

у меня усталость, бронхит, кредит,
ни снежинки с неба не прилетит,
в магазинах — давка и суета,
ну куда они ломятся все? куда?
чтобы сделать стол,
пригласить гостей,
чтобы лица стали ещё красней,
чтобы снова уставиться
в зомбоящик —
там же нет ничего настоящего…

ну и чёрт с ним, дед,
слушай сюда,
вот раньше на ёлке горела звезда,
звучала Abba и Пугачёва,
и мне казалось, что это клёво,
я нюхал хвою, как свежий кокс,
выбегал в мороз,
целовал взасос,
видел гирлянды в окнах напротив,
и это был
самый сильный наркотик.
а ещё шампанское
било в голову —
ощущенье счастья, дикого, полного,
горки, снежки, серебряный лёд,
я не думал, что это
когда-то пройдёт.

ты же знаешь, дед,
и у них это всё пролетит,
душная комната, разбросанное конфетти,
блёстки, кофточки, сладкий лак,
её помада, его пиджак,
— ты устала? давай, приляг.
и сердце — будто набат в груди,
а она говорит алым ртом:
погоди…

дедушка, подари мне Делориан,
я хочу быть там,
я хочу быть пьян.

дед мороз, я — такая древность,
у меня бессонница,
боль в колене,
но, если честно, я рад за всех,
у кого на улицах валит снег,
у кого под ёлкой — гора конфет,
и в стеклянных бусах моргает свет,
и друзья — в копеечной мишуре,
и любимое чадо на табурет
забирается,
чтоб рассказать стишок,
и собака дрыхнет
без задних ног,
оливье, икра, и бенгальский дым,
рад за тех,
кто другим любим,
да и сам умеет чуток любить.

дед,
ну как мне таким же быть?