Бабушка провела у Варжетхан три дня. Гадалка заваривала травы, читала молитвы, бросала бобы. Подходила, поила подругу отварами, кормила с ложки. Бабушка лежала в той же позе, в какой ее положили в тот вечер. Лежала и молчала.
— Все, вставай, — подошла к ней Варжетхан на третий день.
— Не хочу, — ответила бабушка.
— Кто тебя спрашивает — хочу, не хочу. Вставай. У тебя есть дочь, внучка будет. Вставай.
— Какая внучка?
— Мария, Ольга в твою честь назовет.
— Что ты говоришь? Кто Ольгу замуж возьмет? Не морочь мне голову.
— Я гадалка, ты что, забыла?
— Какая ты гадалка? Ты просто очень давно живешь на этой земле.
— Вот поэтому я тебе говорю — у тебя будет внучка, которую Ольга назовет в честь тебя. И не спорь со мной. Все, иди.
— Я не хочу. Можно, я у тебя еще побуду? И дай мне тот отвар, от которого я засыпаю.
— Нельзя больше. Хватит. Иди, — сказала Варжетхан и вывела бабушку во двор.
— Почему ты меня не предупредила про Костика? — обернулась бабушка. — Ты ведь знала, чувствовала. Почему не сказала?
Варжетхан махнула рукой и начала шептать молитву по-осетински.
Бабушка тогда не поседела — поседела она еще на войне, а облысела. Волосы выпадали клочьями.

Сохранилась фотография — мужчины пытаются закрыть гроб, бабушка не отпускает тело сына из рук, а мама тянет бабушку за руки назад. Бабушка хочет туда, к сыну, крепко обнять и лечь рядом с ним, а моя мама — ее дочь — как будто просит остаться, оттаскивает, прижимает к себе, умоляет жить. Не знаю, чья это была идея — снимать похороны, и почему именно эти фото сохранились, хотя пропали многие другие. Так вот на всех фотографиях бабушка смотрит на покойного сына, а моя мама — на бабушку и ни разу — на брата.
Бабушка тогда перестала работать. Ее больше не звали в дорогу чужие письма. Она ушла в типографию, каждый день приходила туда рано утром, в горячий набор, — сидела и смотрела, как машины укладывают на бумагу буквы. Бум-тудум. Бумтудум. Под эти звуки ей лучше вспоминалось — как Костик упал с велосипеда, а потом еще раз, и на коленке остался шрам. Как Костик ложился спать с грязными ногами, как он пил какао и не вытирал «усы», а облизывал языком, а она ругалась…
Мама готовила, убирала, полола грядки, собирала черешню и возила продавать на рынок и работала вместо бабушки. Ездила и писала репортажи. Правда, выбирала соседние села, чтобы мать не заметила. Подписывалась она именем и фамилией матери. Непонятно для чего. В редакции и так все все знали. Героям репортажей было все равно. А бабушка ничего не замечала.
- Мама, так нельзя, — уговаривала мама бабушку.
- Почему именно ты осталась? Не они, а ты… — прошептала бабушка…