За окном скучает зимний вечер,
без канадских атрибутов клён,
телевизор мной очеловечен,
мной же будет скоро умерщвлён.
На стене — обычная картина,
на полу ковёр недорогой,
питерская съёмная квартира,
третий год беременная мной,
благодарна городу за бремя…
Я расположился на тахте,
телевизор умер от хоккея,
закипает чайник на плите.
На душе тепло, и сердце знает,
только сердце знает почему…
… показать весь текст …

Забытый край заборов и садов
(где царствует обычная крапива) —
хранитель ненаписанных стихов
для незамысловатого мотива;
излучинами обмелевших рек
и солнечными южными ветрами
встречает новый день — как новый век,
и шепчется под утро с рыбаками.

И в этом шёпоте — как праздничный кулич
(наградой для любителя простого) —
хранится то единственное слово,
которое ни молвить, ни постичь.

А ночью всё иначе:
Не видно голубей,
И лампочка чуть ярче,
И чай чуть-чуть вкусней.
Такси и неотложка
Проедут за окном,
Придёт на кухню кошка
И сядет под столом.
Захочется уехать
И больше не болеть,
И не ходить в аптеку,
И вновь помолодеть…

В стакане будет ложка
… показать весь текст …

Зубная щётка, паспорт, книги,
рубашки две, носки и всё;
отправить в прошлое интриги,
скандалы, слёзы и враньё.

Оставить здесь свои надежды
и общий в рамочке портрет,
забыть про то, что было прежде,
и выключить в прихожей свет.

И по-английски разбежаться
(вот-вот закроется метро),
и пропустить кино, где Ватсон
и друг кудрявенький его.

Февральский дождь и сильный ветер
пугают непослушный зонт,
скрипит дощечкою в паркете
мой неоконченный сезон.

И не заполнена анкета
недорифмованного дня —
неповторимого сюжета:
где этот дождь, и этот я…

Иду, привычно одинокий,
поисписавшись до заплат,
со знанием, что эти строки
меня чуть-чуть перескрипят.