Когда нахмурились почтенные верхи, когда на небе главный старец сдвинул брови, Давид сидел. Писал ужасные стихи. Бывало даже засыпал на полуслове. Давид давно уже наскучил сам себе. Его квартира не была подобна замку,
и с каждым новым днём он делался слабей, теряя царственную поступь и осанку.
В окне напротив чья-то женщина чалму, придя из ванной, поправляла, улыбаясь. Когда Давид внезапно понял, почему он стал слабей — случалась ночь. Вообще любая. Фонарь вальсировал под музыку дворов. Мурлык…