До Господа Бога Мово и апосля людского скопища
Да будет мне выдана полной мерой юдоль нейтральная,
Где я присяду, утрусь от пота, поглажу босые ноженьки,
Ни к чьей не прибегнув помощи, сочту свои немощи.

С надеждой взгляну туда, где качает облако
хрустальную люльку с моею безгрешной матушкой,
потом уставлюсь в землю, где крест вколоченный
над телом воздвигнут мамки моей измученной —

Затем, чтоб осмыслить, понять, почувствовать,
Принять всей сутью телесной и бестелесною,
Что всё вот так, не к худшему и не к лучшему,
И может быть пункт последний — юдоль нейтральная…

Есть родственные связи
И узы дружбы есть,
Но всмотришься однажды,
А ты один, как перст…

Вонзился пяткой в почву,
Макушкой — в белый свет
Как черновая строчка,
К которой рифмы нет.

Счастлив мужчина, который не петрит в стихах,
Думает — дока, а сам-то на деле не петрит!
Нежностью сеет в меня, словно в чашечку Петри,
Ждёт результата, теребит беретик в руках…

Счастлива я, что давно различаю своих,
Думаю — дока, на самом же деле — куда там!
Ласково, бережно глажу затылок собрата,
Одновременно стреляя глазами в чужих.

Но — ничего, ничегошеньки не происходит!
Пришлый уходит, увы, ничего не поняв,
И с благодарностью смотрит собрат на меня,
Вместо того, чтобы запросто вмазать по морде!

Если взять да и бросить курить эти тонкие длинные штучки,
То появится лишних минут в распорядке твоём сорок с гаком,
Будут плавно идти мимо окон мышиного цвета печальные тучки,
Будет метить кусты одиноко с ностальгическим взором собака.

Если пламя в твоей зажигалке совсем до конца не издохнет
От немого, слепого, глухого и прочего злого-презлого игнора,
То однажды оно язычок наконец-то коварно-дразнящий исторгнет
И поманит лукаво из пачки набитую дуру по прозвищу «More»,

Ты её разгляди, разомни, вдоль погладь, восхищённо понюхай,
Словно это цилиндрик божественной, редкой, чудесной ванили,
А потом вдруг опомнись, заложи не спеша эту пакость за ухо:
Ты же леди, как можно когда не бухнули ещё, а уже закурили!