Осенний лист,
кружась, упал
в ладонь, дома
зажглись огнем
вечерних душ…
Я понял, что
воскрес

Как просто стать
не тем, кем был,
о тень свою
споткнувшись

Соком
столетий
капает время
с лепестков обнаженной
женщины

Самое страшное —
видеть, как плачет Бог,
на твоём опустевшем
лице

Сегодня на редкость хороший день —
все, кто когда-то меня любили,
сложились в одну одинокую розу,
стоящую на столе

Только теперь
я понял, как долго
эта чудная жизнь
смотрела в меня
глазами влюбленной
лошади, но
я видел только
степь

Твою
наготу обойду,
как планеты — солнце…
Столкнувшись
с весною и летом
с осенью и зимой

Ранняя птаха,
поющая утро,
начинает мой день
с вершины

Я спал у тебя на руке,
а когда просыпался,
ты сладко дышала в глаза…
Ты так сладко дышала в глаза,
что почему-то хотелось
плакать… И я понимал —
наверно так пах
мой первый день
на земле

Поэзия — это
роза, несущая
камень

Как котята в мешке
мы никогда не увидим
все, что творится
за тканью мешочной
реальности

На развалинах бабочки
странствуют бе-
гемоты

Наблюдая, как долго
цветок опускался
на землю, мы знали —
за нами пришла
любовь

Это было давно —
сто тысяч планет назад.
Мы лежали с тобой в одной колыбели
(было утро и падал снег)
и верили в то, что никто никогда…
А потом наступила жизнь
и я тебя потерял

Я любил лишь одну —
ту, что вышла из грез,
стуча каблучками
гулко…
Но однажды шел дождь
и я ее потерял
в жасминовых пе-
реулках

Твои руки протянуты к небу,
ты гладишь луну, как ребенка,
ты ласкаешь… Ты — женщина!
А мужчина всего лишь —
земля, на которой
стоишь

Декабрь… Сумерки… Париж
с протянутой к толпе потертой шляпой…
И Модильяни, странствующий мимо,
кладет в нее последний медный грош

Одна и та же печаль
отделяет нас от вчера
и времени динозавров

Это
называемое любовью
существует само по себе
и начинается там
где двое случайно выживших
поднимают с одной земли
один и тот же цветок
ничейности

Я пою тебе камни
в открытую настежь
душу, я вижу —
твоя кровь ускользает
в тяжесть моих
ладоней, в которых
собрана сила
покоренных однажды
женщин