Есть люди, которым надо выговариваться, а есть и такие, которым надо вымалчиваться. Я — из числа этих последних.

Голубь («птица мира») — одна из самых жадных, жестоких и похотливых птиц.

Мне нравится Лимонов поздний, Лимонов язвительный, злой, в каком-то смысле расчеловеченный. Общаться с этим человеком вовсе не надо. А Лимонов нам не затем, чтобы с ним общаться. Он, я думаю, предал большинство тех, с кем был связан. Предал не в таком советском смысле, не в идеологическом, а в чисто личном. Они просто перестали быть ему нужны. Отчасти так получилось потому, что они сами предавали его, отчасти потому, что он их опережал.

Комедия — это очень сложно. В драме ты можешь играть вразнобой, путать ноты — и всё равно драма останется драмой, а может быть, станет даже более трагичной. Но если в комедии ты ошибёшься хоть в одной ноте — всё, это уже будет не смешно.

Человечество ходит пятками вперёд.

Формула самосохранения армянского народа выглядит так: язык, религия, история и культура — вот основные якоря, которые держали армянский народ, благодаря чему он сохранился.

Я не большой любитель женского романа, именно романа любовного. Да, там «бизнесмен с синими глазами, седыми висками, с подтянутым поджарым телом, она — рыжая, преуспевающая на своей работе, несчастливая в любви, но счастливая в карьере, они вместе встречаются на конференции за ужином, он смотрит на неё, подливает ей вина, приятное тепло разливается по её груди, животу, он приникает к её губам сухим поцелуем, она трепещет, они просыпаются утром, он улетает, присылает ей Роллс-Ройс»… Да ну, всё это, конечно, чушь собачья, но это, просто, знаете, как всякая последовательность: просто приятно насладиться чужой глупостью. Дамский роман — это замечательное чтение для самоуважения. Читаешь и начинаешь себя уважать.

Никогда не говорите плохого о своём при чужих: о животном, о родителе — чужие уйдут, свой останется.

Если врач не постигнет, в чём суть болезни, то ему не следует использовать лекарств, чтобы не запятнать своего имени. А если он несведущ, то лучше не призывать его к больному и вообще не почитать за врача.

Религия — радость, а не больница.

Мне Инна Туманян рассказывала очень хорошо, как показывали «Восемь с половиной» на одном закрытом московском просмотре во время фестиваля, и кто-то сказал: «Ну, Феллини кончился». И Туманян со своим южным темпераментом сказала: «Чтобы ты так начался, как он кончился!» Вот это действительно очень хорошие слова.

Не бывает безгрешных десантных генералов.

Грибница ли — часть гриба, или гриб — часть грибницы? Что внутреннее во мне и что внешнее? Не есть ли душа моя — внешность, а мир вокруг — моё нутро?

Пора начинать заканчивать, а я все продолжаю начинать.

А что ещё можно делать, когда ты уже написал «Улисса»? Ты написал сложный, самый сложный, может быть, и всеобъемлющий роман, в который вошло всё, что ты знал и умел, и всё состояние современного человека, и все романные техники, какие ты знаешь. Дальше тебе остается написать только хронику безумия, ночной язык. Действительно, а что можно делать после «Улисса»? А что можно делать после того, как ты снял «Сладкую жизнь»? Фильм фильмов, библейская совершенно картина, с массой библейских мотивов, которая вобрала в себя не только хронику жизни какого-то римского журналиста, но и хронику всех сект религиозных, и мечтаний религиозных, народных, и хронику чудес, и преступлений, и главные интеллектуальные течения века. Три часа, фреска — и что после этого делать?

После поражения на войне, лидер либо уходит, либо совершает самоубийство, либо его заставляют уйти.

Чтобы обмануть людей, надо убедить их в своей честности.

Если победили — стойте с опущенными глазами и с протянутой к побеждённому рукой.

Созданная художником картина не в состоянии воспроизвести находящееся в движении живое существо, ибо всякая картина приблизительна, в ней и выдумка, и нечто от лжесвидетельства.

Отказ от рифмы в поэзии и от бороды на лице — явления одного порядка.