Лёжа на воде под таким небом, сложно не думать о том, насколько страдания — это выбор. Даже будучи выброшенным на остров из сплошной лавовой пустыни, страдать — это выбор.

Насколько любые страдания — это просто неприятие реальности. жизн

Сидишь лысой обезьянкой и никак с реальностью согласиться не можешь — вот и страдаешь. И работать над реальностью так, чтоб та тебе нравилась, ленишься.

«Сижу попой на свежей лаве, принять это не могу, осознавать не хочу, сдвинуться не желаю, буду страдать» — ревут обезьяны.

《Буду страдать и бояться — неужели заживо сжарюсь?》— ещё бы сжаришься, если не передвинешься. А ты не передвинешься, пока отрицаешь истово, что-то — твоя попа, а то — свежая лава.

Франц Вертфоллен, «Вакцина от Идиократии»

Суть страданий проста, как и суть счастья.

Счастье там, где есть вовлечение в жизнь, а страдания — там, где отрицают реальность, мир, жизнь.

Как закрепляешь в себе такую картину мира, так наступает в тебе верное чувство юмора, а с ним ничего не страшно, потому что нет ничего сильней в этом мире, чем верное чувство юмора.

Лучшее всегда достается лучшим. Кесарю — кесарево, а богу — богово. На что у тебя внутренних ресурсов хватит, то ты и получишь. И если ты дебил, то ты никак по правам своим, по голосу, по всему не можешь быть равен достойному человеку. У стада, у стаи — один вожак. Не каждая овца куда хочет, туда и бредет. Даже у таких тупых животных, как коровы, есть вожак. Тот, кто способен на себя ответственность за ситуацию принять, тому и корона. Думаешь, мы с тобой равны? Нет. Ну или… гипотетически. До первой кочки. А как только в воздух подкинет, тот, кто на себя решение проблемы возьмет, тому и корона.

Франц Вертфоллен, «Внезапное руководство по работе с людьми: Бавария»

Любовь — это галлюцинации на двоих, из которых ты заставляешь жить все миллиарды людей на планетке. И любовь тебе в этом — топливо.

Величайший шедевр создателя — это создатель.

Не звезды, галактики, танец сверхмассивных гигантов в сердцах вселенных — нет, Герберт — это то, кем ты становишься, пока играешь по нотам, неизменным и вечно новым. Это очень личная вещь бога наедине с собой… и, возможно, с трупами ряженными, в румянах и красках, трупами окоченевшими бывших версий себя.

Такой танец.

Но и определение «взрослый человек» ему тоже не подходило. В нем не было мужиковатости — той тяжести челюсти, тела и разума, которые чувствуются в большинстве мужчин, перешагнувших 21 год. Байрон или Оскар Уайльд видели мужскую красоту вот так: подсушенно, большеглазо и декадентно изящно. И с какой-то неуловимой, непозволительной роскошью. Вы надевали на него артикул за номером Б-15, стандартную голубую больничную пижаму, а она тут же выглядела как одежда на Дэнди с иллюстрации Phillips, чья одна бабочка к смокингу стоит 10-ти твоих зарплат.

Удовлетворенность —
не состояние дел,
но состояние мозга.

Легкость —
не есть легкомысленность,

отяжелевшие щеки —
куда больший признак
глупости
и неудач,
чем ума.

Конечно же, конечно, красота спутник божественности. И красота подавляет. По крайней мере, такая красота — красота как продолжение воли, когда тело, лицо — лишь слепок с внутреннего поражающего просто комка энергии. Действительно, теперь я готов поверить — древнегреческие божества светились. Вакх или Аполлон красотой, как силой и волей, исходили.

Франц Вертфоллен «Записки фотографа при рабовладельческом строе»

ООН и ЮНЕСКО классифицируют культурные памятники как достояние человечества. Не достояние какой-то одной нации, одной страны, одного континента. Нет — как достояние человечества.

Я за то, чтобы и Чингисхан, или Рольф Пешеход, или Рагнар Кожаные штаны, или Кортес, или любая другая такая фигура — они были достоянием ни испанцев, ни монголов, норвежцев. А достоянием человечества.

Потому что это как с вопросом «кто лучшие воины в армии Чингисхана?» — да те, кто хорошо воюют. Всё.

И Кортес, и Чинг…
… показать весь текст …

Дети учатся не когда им отдаёшь приказы или наоборот сюсюкаешь с ними. А когда они просто видят, что жизнь это вот так:
«Вот есть взрослый человек, и он живёт вот так. Значит и я должен жить так».
И это все происходит на уровне подсознания.

Хотите, чтобы ваши дети читали — читайте! Просто читайте при них, читайте интересные книги. You should be excited от чтения.

Если хотите, чтобы ваши дети были хорошими рассказчиками, умели увлекаться людей — значит, вы должны быть хорошим рассказчиком. Который знает что рассказывать детям.

Если вы с вашими знакомыми, родственниками, коллегами все, что способны обсуждать — это сплетни о начальстве и об «Игре престолов», как ваш ребёнок может быть хорошим оратором, который умеет людей зажигать?

Он, может, таким и станет, но не благодаря, а вопреки своим родителям.

В основном, почти каждый успешный человек становится успешным вопреки своим родителям.

Если два племени воюют друг с другом, это потому что оба — трусы. Если бы какое-то племя было смелее, оно бы сразу победило в войне.

Вспоминайте буддийскую притчу про петуха. Император пришел к мудрецу и сказал ему: вот тебе мой петух, сделай из него хорошего боевого петуха. Император пришел через неделю, и мудрец говорил: «нет, твой петух совсем ещё не готов, он бегает по арене, петушится, зыркает на других диким взглядом».

Император пришел через 2 недели, мудрец сказал: «нет, твой петух пок…
… показать весь текст …

Ты никак не можешь повлиять на гендерную самоидентификацию и ориентацию человека.

Если ребёнок изначально заглядывается на мальчиков, не важно, какого он пола — он будет изначально заглядываться на мальчиков. Если ребенок изначально заглядывается на девочек, то он изначально заглядывается на девочек. Всё. И это нормально. И течение жизни может измениться.

Изначально все люди, все приматы, все теплокровные — бисексуальны. Они могут и так, и так. И львы это делают и так, и так, и шимпанзе это делают и так, и так. И тигры, и ягуары, и даже белые медведи, медведи гризли. Дальше это становится вопросом преференций. Но это не преференция, которая «твой собственный выбор».

Это немного как преференции в еде. Ты не выбираешь, тошнит тебя на рыбу или не тошнит. По идее это — преференция, ты создан так, чтобы быть способным есть рыбу. Но при этом у тебя может быть тошнота на рыбу, или наоборот — любовь к морепродуктам. С ориентацией все то же самое. Это так просто.

Глупость — это самая заразная болезнь, хуже чумы и хуже коронавируса.
Нет такой страшной болезни, как человеческая глупость.

Это и есть красота — незамутненность
сути.

Гипнотизируют взглядом лишь те, кто бесстрашен.

Кто не зажат.

Кто не ищет в твоих зрачках отражение себя,
но заглядывает в любопытстве узнать —
ты такое же пустое ничто, как все люди,
или в этой ракушке все ж таки теплится жизнь.

Судьба любит смелых,
а смелые — верных.
Будьте и тем,
и другим.
И я буду любить,
возможно,
и вас.

Любовь — это самый лучший источник топлива.
Любовь даёт тебе силы жить.
Когда ты не заходишься на панике и повернутости на себе, а когда ты способен удерживать фокус на цели, на результате и к нему идти, ты становишься сильнее.
И прелесть любви в том, что она не даёт тебе сдаться.

Иногда я задумываюсь, как видят мир мухи, муравьи или те же кузнечики? Один мои друг говорил, что мысли о чужих мировосприятиях навсегда меняют наше собственное. Он вообще считал, что отсветы чужих жизнеи всегда кажутся нам гораздо более загадочными, чем они есть. Это как морковка для ослика: чтобы ослик шел вперед, не смотрел по сторонам и не скучал, ему перед носом вешают морковку — перед людьми же всегда загадочно поблескивают отсветы чужих жизнеи.

Франц Вертфоллен, «О кузнечиках»

И хорошо бы, чтоб что-то дешевое, как жалость, сжимало губы, но это была не жалость.
Он был согласен даже на сочувствие, если б только это могло быть сочувствием.
Но то было нежностью.
Белой, хлопковой нежностью —
приручающим самым из всех ошейников.

Франц Вертфоллен, «О Кузнечиках»

Да, существо, танцуй со мной
как танцуют звезды
и самые первые хаотичные боги
Лавкрафта.
Что монстры для мелких и жалких,
и что прекрасны,
Господи, как прекрасны
в расплеске
вселенных твоих.