Учась в восьмом классе школы, прочитав «Преступление и наказание», я взял листок и написал «Я убил человека». Это, как Вы уже догадались, была первая строчка моего нового романа.
Тут у меня сразу началась мания величия, я представил себя великим писателем, роман которого — лучше, чем у Достоевского.
Мой герой осознавал и искренне раскаивался, что убил человека и это было более глубоко и более рефлексивно, чем у Раскольникова.
Но, как говорится, чукча все делает наоборот. Я отложил свой роман на…
… показать весь текст …

Шаблон — противоположность истины.

Только воздушные шарики прекраснодушны.

Блестящая игра удается лишь не чистым на руку.

На светлой стороне жизни отступает темная сторона личности.

Атомы находится не в пустоте, а в иллюзиях, что мир материален.

Нельзя подчинить мысль слову, а слово — мысли, но любой язык — непременно увязывает их — это мнимость и самообман.

Человек был нарисован, когда всевышний в канцтоварах расписывал ручку.

Каждой паре по твари — сказал всевышний и создал кошку.

— Девушка, а можно с Вами познакомиться?
— Молодой человек, а ты что, не знаешь, с чего начинаются знакомства?
— Знаю!
— А знаешь, с чего начинается Родина?
— Знаю!
— А если все знаешь, зачем знакомишься?
— Ой, девушка, а Вы что, ко всем подходите по-философски?
— А если ты такие вопросы девушкам задаешь, зачем знакомишься? Ааааа?
— Ой, девушка, с Вами не поспоришь!
— А если не хочешь спорить с девушками, зачем знакомишься? Ыыыыыы!
— Аааааааа!

Маска спасет лицо нашей эпохи? Мурло нашей эпохи? Или безликость нашей эпохи?

Что высосано из пальца, то в палец обратно не затолкать.

Не делай выводы из камня.

Кто замахивается на великие выводы, рискует раздавить в себе человека.

Когда шарик надувают, он начинает мыслить иначе.

Оборотень — это тебе не шизофреник какой-нибудь, а его эволюция, которую Дарвин пытался замаскировать какими-то обезьянами, потому что сам был оборотнем.

Я прочитал «Преступление и наказание» и, подражая Раскольникову, написал первую строчку своего будущего романа:
— Я убил человека.
Отложил роман на потом и забыл.
А через тридцать два года я вдруг узнал, что я — классик трансгуманизма.
Оказалось, что мою фразу «Я убил человека» нашли критики и объявили меня великим трансгуманистом.
Но мою первую строчку романа попросили не дописывать.
Сказали, что это уже и так шедевр.

Возврат к началам часто является возвратом к безначалию.

Если политик не сатирик, то он утопист.

Злоупотребления во благо приводят ко злу.