Жизнь до ужаса проста —
Свет и снова угасанье,
Чуть заметное касанье
Облетевшего листа.

Ветер буен и ретив
Гонит ропщущее племя…
Задержаться б хоть на время
Ствол руками обхватив.

Несмотря, невзирая, всему вопреки

Жить, как будто мы дни свои кормим с руки,

Жить, как будто нам все здесь хотят угодить

И отсюда совсем ни к чему уходить.

Жить, как будто бы звёздный и смертный наш час —

Быть им или не быть — всё зависит от нас.

Мне земных деяний суть
Кто-то мудрый толковал.
Но расслышать что-нибудь
Мир гудящий не давал.

И когда слетали с губ
Драгоценные слова,
Завывали сотни труб,
Скрежетали жернова.

Я ждала: наступят дни
Тишины. Но в тишине
Только шорохи одни
Оказались внятны мне.

Всё по порядку: до, ре, ми…
По струнке: понедельник, вторник… -
Всего не более семи.
Давай заглянем в разговорник,

Посмотрим как они звучат
Семь дней на лингва итальяна.
Звучат, покуда их влачат,
Бренча с ленцой на фортепьяно

Иль напевая «кантарэ»
И «волярэ». Летят недели
И всякий раз — до ре, до ре,
До ре ми фа — и улетели…
… показать весь текст …

Можно всё. Только поздно ложиться нельзя.
Можно Деда Мороза увидеть живого,
Прочитать по складам непонятное слово,
Очарованным взглядом по слову скользя.

Можно куклу тряпичную разговорить,
Посадить её рядом с собою обедать,
Можно страшную тайну подружке поведать,
Золочёную пуговку ей подарить.

Можно дом смастерить и создать в нём уют.
Можно всё, пока десять часы не пробьют.
Как пробьют, лягу спать. И мне выпадет случай
В мир волшебный попасть, что дневного покруче.

Тёмный холст, а слева свет.
Слева слабое свеченье.
Там счастливого стеченья
Обстоятельств свежий след.
Слева краешек небес,
Еле видимая дверца,
Слева трепетное сердце,
Вечно ждущее чудес.

А души могут встретиться лишь в храме.
Нерукотворном или рукотворном,
Там, где деревья спутались ветвями,
Иль в темноте сплелись друг с другом корни.
Там, где сердца обнажены до глуби,
Где нет чужих — одни Единоверцы,
Где так глубоко и так полно любят,
Что ничего не встретишь, кроме сердца.
Под гулким сводом иль в зелёной чаще,
Там, где пространство Божий Дух наполнил…
Сойдёмся в храме, только в настоящем!
Сойдёмся. только в Истине безмолвной.

А надо бы давно отчаяться. А надо
Понять, что рай всегда в двух-трёх шагах от ада,
Поступки и дела, как дни, необратимы.
Всё так. И всё ж тоска и счастье — побратимы.
Отчаянье всегда ютится близ надежды,
Цепляясь за её воздушные одежды.
2012

Хоть бы памятку дали какую-то, что ли,
Научили бы как принимать
Эту горькую жизнь и как в случае боли
Эту боль побыстрее снимать.

Хоть бы дали инструкцию как обращаться
С этой жизнью, как справиться с ней —
Беспощадной и нежной — и как с ней прощаться
На исходе отпущенных дней…

Всем трудно, всем — собакам, лошадям,
Деревьям, травам. Всем без исключенья.
И нам, конечно. Жить — и приключенье
И риск большой, как бегать по путям,
Где поезда. Всё ж стоит рисковать.
Ведь только здесь и может отыскаться
Возможность приласкать и приласкаться,
И рук родных из рук не выпускать.

Зачем я выросла большая,
Себя всех радостей лишая
Ребячьих — салочек, лапты,
Общенья с живностью на ты,
Подружки преданной за стенкой
И молока с волшебной пенкой,
Сирени в каплях дождевых
И взрослых любящих, живых.

Но выход есть. Куда ни глянь — повсюду выход.
Ты просто ранним утром встань и выйди тихо
Из той судьбы, к которой ты давно пришпилен.
Незримый зодчий сей тщеты — он не всесилен.
Иди на свет, иди на звук, на все четыре.
Коль посмотреть на всё вокруг немного шире,
Узришь как много троп неторных наплодила
Не то заря, не то мечта. Не убедила?

Так ходить надоело. Ну что это — левой да правой.
Всё хожу да хожу, а взлететь не выходит никак
Над неровной землёй, надоевшей, любимой, шершавой,
Где всегда до конца, до последней черты только шаг.

Ах, взлететь бы, взлететь, приподняться над ямой и кочкой.
Что там яма и кочка? Подняться б над всей маетой
И в сплошной синеве еле видимой маленькой точкой
Пролететь над когда-то пугавшей последней чертой.

В июне, что богат росой,
Послужим взлётной полосой
Для божьей маленькой коровки.
Уж коль мы сами так неловки,

Что не летаем, пусть она
На лёгких крылышках, одна,
Поджав невидимые ножки,
Взлетит с распахнутой ладошки.

А если бы Господь наш был философ,
Я б задала ему мильон вопросов.
Но он ведь не философ. Он — поэт,
Когда-то срифмовавший тьму и свет.
И, как нас эта рифма не тревожит,
Он объяснить стихов своих не может.

И голуби взлетают из-под ног,
И всё здесь в перьях, в перьях и помёте…
Дослушайте меня, и вы поймёте,
Ведь у меня, ей-богу, лёгкий слог.
…И всё ласкает нынче слух и глаз
В Венеции, где голуби на пьяццо
Гуляют и двуногих не боятся,
Живя в простейшем времени — сейчас,
Живя сейчас, сегодня, нынче, днесь…
Что щедрый Бог пошлёт, тому и рады,
И не сулите в будущем награды,
Пусть сей же час, сегодня, прямо здесь
Нам в клювик крошку бережно кладут —
Сегодня же, сейчас, без промедленья,
… показать весь текст …

Хорошо покатались на шарике этом.
И ещё покатаемся нынешним летом
На зелёном, на жёлтом, на белом — на пёстром…
Лишь бы кто не проткнул его чем-нибудь острым,
Лишь бы кто не дохнул на него ядовито,
Лишь бы вдруг не исчезла на шарике vita,
«Да уймись, — говорят, — светит солнышко дивно,
Что ты всё о дурном? Даже слушать противно».

Где хорошо? Повсюду и нигде.
Всё разошлось кругами по воде
По тихой — разбежалось, разошлось…
Гляди-ка, тут погасло, там зажглось.
Там осень лист осиновый зажгла…
Послушай, не проводишь до угла?
Верней, до поворота, а верней
До тех дрожащих на ветру огней?

А звук дрожит, дрожит, боится,
Боится полной немоты,
Он так боится испариться,
Что умоляет: «Пой и ты».

Пою, пою, куда деваться?
Пою пол сотни зим и лет,
Плодя без счёту вариаций
На тему ту, которой нет.

А если есть, то лишь в темнотах,
(На свете мало ли темнот?)
И только тень от темы в нотах,
А тема — где-то между нот.

Мы уедем, а дятел всё будет стучать,

Мы уедем, а яблоня будет скучать,

И осыпятся флоксы в досказанной сказке

На покинутом нами садовом участке.

Ну, а может, едва мы уедем, тотчас

Здесь как раз и начнётся неслыханный сказ,

И волшебное что-нибудь с садом случится,
… показать весь текст …