На Николиной Горе да на Николкиной,
Все покрыто прошлогодними иголками,
И укрытые иголочками хвойными
Стали тихими дорожки и спокойными.
Ах, Николина Гора, мое убежище,
Коли нету здесь укрытия, то где ж еще?
Хоть и хлипок мой домишко — дыры, щелочки, —
Но зато на крыше шишки да иголочки,
А под окнами — дорожка муравьиная,
А поодаль льется песня соловьиная,
А подальше, за дорогой на Звенигород
День сверкающий горит, никак не выгорит.

Старинный том, и стул хромой,
И оттоманка с бахромой.
На снимке дед в летах цветущих —
Ты поколений предыдущих
Всегда наследник по прямой.
Не узурпатор и не тать —
Ты должен собственником стать
Чудного пестрого наследства,
Письма заветного и средства,
Как все наследство промотать,
Спустить и вылететь в трубу,
Покуда предок спит в гробу,
Чтобы потом в случайном доме
Найти письмо в чужом альбоме
… показать весь текст …

Нашел себя? Ну, слава Богу.
Бери находку — и в дорогу.
Бери находку — и вперёд,
Туда, где оторопь берёт,
Где-то в упадке, то на взводе
Живут — и силы на исходе,
И хочется, как букву «ЯТЬ»,
Себя навеки потерять.

Погоди, я с тобой, я с тобой.
Даже если ведут на убой,
Даже если там морок и плаха.
Я не ведаю большего страха,
Чем вдруг выпустить руку твою
И остаться навеки в раю.

Заполним форму: год рожденья —
То бишь начало наважденья,
Начало бреда или сна …
Задача, кажется, ясна.
А в той графе, что ниже даты,
Дадим свои координаты;
Левее — пол; каких кровей
Укажем ниже и правей,
И роспись. Что, теперь яснее
И жизнь и как справляться с нею?

Такие творятся на свете дела,
Что я бы сбежала в чем мать родила.
Но как убегу, если кроме Содома
Нигде ни имею ни близких, ни дома.
В Содоме живу и не прячу лица.
А нынче приветила я беглеца.
«Откуда ты родом, скажи Бога ради?»,
Но сомкнуты губы и ужас во взгляде.

А счастье — понятье весьма растяжимое,
А, значит, вполне и вполне достижимое.
Устав мёдом-пивом стекать по усам,
Оно может к нам приходить по часам
И прыгать по комнате солнечным зайчиком
Иль сонным младенцем свернуться калачиком,
Иль ковриком старым, что мира старей,
Дежурство нести у родимых дверей.

Казалось мне, я песнь пою
Про счастье и про боль свою,
Про маету и душ и тел, —
А это дождик шелестел.
Казалось, песнь моя нова, —
А это пели дерева.
Казалось, в песне всхлип и стон, —
А это был лишь лепет крон…
Гремели дальние грома,
И только я была нема.

Можно всё. Только поздно ложиться нельзя.
Можно Деда Мороза увидеть живого,
Прочитать по складам непонятное слово,
Очарованным взглядом по слову скользя.

Можно куклу тряпичную разговорить,
Посадить её рядом с собою обедать,
Можно страшную тайну подружке поведать,
Золочёную пуговку ей подарить.

Можно дом смастерить и создать в нём уют.
Можно всё, пока десять часы не пробьют.
Как пробьют, лягу спать. И мне выпадет случай
В мир волшебный попасть, что дневного покруче.

Давайте ловить кирпичи,
Что в головы близких летят.
Отменим скитанье в ночи,
Которого так не хотят

Любимые наши, тот мрак,
Где будут потеряны нить
И память. Придумаем как
Любимым бессмертье привить

Пиши поверх чужих письмён,
Чужих имён, чужого пыла,
Пиши поверх всего, что было,
За время смены всех времён.
Поверх чужих черновиков,
Беловиков, чужого текста —
Иного не осталось места
По истечении веков.
За годом год, за слоем слой…
Поверхность новую тревожа,
Пиши, сумняшеся ничтоже,
Свой дерзкий стих, бессмертный свой.

Он взял свою жизнь и куда-то унёс,
На брошенный дом оглянувшись сквозь слёз,
Сквозь слёзы на дали взирая…
Увы, не видать ему рая.
Ведь рай, что мерцает в дали голубой,
Совсем не для тех, кто кончает с собой,
Земного не выдержав ада
И выпив смертельного яда.
Теперь впереди ни границ и ни дат,
А только один нескончаемый ад,
Немыслимый и беспредельный,
И хуже того — несмертельный.

Живи, покуда поглощён самим явленьем.
Среди подробностей взращён, живи мгновеньем.
Оно лишь только и дано. Всё остальное —
Воображение одно, причём больное.

Живи мгновеньем, что летит и улетает.
Спонтанных записей петит душа читает.
А что там дальше — благодать иль двери ада —
Ей не дано предугадать, да и не надо.

Незрима та перегородка,
Что разделяет ЗДЕСЬ и ТАМ,
И тени бродят по пятам
За нами преданно и кротко.
Отгородившись тишиной
И полупризрачной стеной
От нашей суеты всегдашней,
Они близки, как день вчерашний,
И далеки, как мир иной.
… И слез обильных не унять,
Не удержать и не обнять
Того, кто стал бесплотной тенью.
«Смиренью, — говорят, — смиренью
Учись, коль некому пенять».
… показать весь текст …

Идёшь с трудом? Идти далече?
Ну, что ж. Взвали себе на плечи
Того, кому идти не в мочь,
Как и тебе. Кто день и ночь
Идёт-бредёт, дойти не чает.
Неси его, и полегчает.

И маленьких нас небеса окружали.
И было нам страшно, и губы дрожали,
Когда небесам задавали вопрос
О том, что нам день народившийся нес.
И губы дрожали, под ложечкой ныло,
А солнце в глаза нам безжалостно било,
И небо, которое было везде,
Качалось в текучей и талой воде.

А дождик, выбившись из сил
И затихая,
Все моросил и моросил,
Перетекая
С небес на землю, чтоб опять
Подняться к высям,
От чьей способности сиять
Всегда зависим.
И от и до, и снова от —
Перемещенье,
Всего и вся круговорот,
Коловращенье …
За кругом круг идем-бредем,
Идем устало,
… показать весь текст …

Все дорого нынче, а жизнь дешева.
И трачусь и трачусь покуда жива:
Билет покупаю, в театр иду,
Сижу там в каком-то неблизком ряду,
В бинокль слежу за актерской игрой,
Гляжу, как пытается выжить герой.
А жить, — как по минному полю итти:
Шагнул в неизвестность — и жизнью плати.

И голуби взлетают из-под ног,
И всё здесь в перьях, в перьях и помёте…
Дослушайте меня, и вы поймёте,
Ведь у меня, ей-богу, лёгкий слог.
…И всё ласкает нынче слух и глаз
В Венеции, где голуби на пьяццо
Гуляют и двуногих не боятся,
Живя в простейшем времени — сейчас,
Живя сейчас, сегодня, нынче, днесь…
Что щедрый Бог пошлёт, тому и рады,
И не сулите в будущем награды,
Пусть сей же час, сегодня, прямо здесь
Нам в клювик крошку бережно кладут —
Сегодня же, сейчас, без промедленья,
… показать весь текст …

Надоел ты, человечек, нету сил.
Ну зачем ты плод запретный надкусил?
Потерял ты в результате райский сад
И навек тебе заказан путь назад.
Надоел ты, человечек, надоел.
Ты, должно быть, плод запретный не доел,
Ты, наверно, до конца не догрешил, —
Оттого тебя Господь не порешил.
Лишь обрек на тягомотный путь земной.
Сам ты всем своим превратностям виной,
И живешь, все время Бога теребя
И упрашивая выслушать тебя.