Лепя людей, в большое зеркало
Бог на себя смотрел из тьмы,
и так оно Его коверкало,
что в результате вышли мы.

Бог в игре с людьми так несерьёзен,
а порой и на руку нечист,
что похоже — не религиозен,
а возможно — даже атеист.

Страдал я легким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.

Когда на всех, на всех, на всех
удушье мрака нападает,
на смену слез приходит смех
и нас, как смерть, освобождает.

Есть время жечь огонь и сталь ковать,
есть время пить вино и мять кровать;
есть время (не ума толчок, а сердца)
поры перекурить и осмотреться.

Добру доступно все и все с руки,
Добру ничто не чуждо и не странно,
Окрестности добра столь велики,
Что зло в них проживает невозбранно.

Мудрость Бога учла заранее

пользу вечного единения:

где блаженствует змей познания,

там свирепствует червь сомнения

Мы сразу правду обнаружим,
едва лишь зорко поглядим:
в семье мужик сегодня нужен,
однако не необходим.

Когда болит и ноет сердце,
слышней шептание души:
чужим теплом довольно греться,
своё раздаривать спеши.

Благословенны лох и лапоть,
себя хотящие сберечь
и вдоль по жизни тихо капать,
а не кипеть и бурно течь.

В любом и всяческом творце
Заметно с первого же взгляда,
Что в каждом творческом лице
Есть доля творческого зада.

Все предрассудки прочь отбросив,
Но чтоб от Бога по секрету,
Свинину ест мудрец Иосиф
И громко хвалит рыбу эту.

Мы были тощие повесы,
ходили в свитерах заношенных,
и самолучшие принцессы
валялись с нами на горошинах.

Еврей весьма уютно жил в России,
Но ей была вредна его полезность;
Тогда его оттуда попросили,
И тут же вся империя разлезлась.

На всех осталась прошлого печать,
А те, кто были важными людьми,
Стараются обычно умолчать,
Что, в сущности, работали блядьми.

Когда мы раздражаемся и злы, — обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы снаружи не развяжет нам никто.

И дух и плоть у дам играют,
когда, посплетничать зайдя,
они подруг перебирают,
гавно сиропом разводя.

Вчера взяла меня депрессия,
завесы серые развесила
и мысли черные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, ее маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.

В морали, это знает каждый,
нужна лишь первая оплошка;
нельзя терять невинность дважды
или беременеть немножко.

Нет сил и мыслей, лень и вялость,
А мир темнее и тесней
И старит нас не столько старость,
Как наши страхи перед ней.