Ты принадлежишь мне, я сделал тебя своей, и ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой. Так было с самого начала, так повторялось снова и снова, и так, видно, будет всегда…

Некровавых сказок не бывает. Всякая сказка исходит из глубин крови и страха. Это роднит все сказки. Внешняя оболочка различна. В северных сказках не так много пышной фауны фантазии, как в сказках африканских негров, но зерно, глубина тоски одинаковы.

Человек, терзаемый своими демонами, совершенно бессознательно мстит ближнему.

Страстно веря в то, чего еще нет, мы создаем это. Только то не воплотилось, чего мы еще не захотели достаточно сильно

Я живу здесь так, словно уверен, что буду жить второй раз; ну, например, как после неудачной поездки в Париж я утешал себя тем, что постараюсь вскоре снова побывать там.

Мне же всё время, а ещё лучше — всё-всё время, какое только есть, необходимо для тебя, для размышлений о тебе, для дыхания в тебе.

У меня едва ли есть что-нибудь общее с самим собой.

Поэзия — болезнь.
Сбить температуру — ещё не значит выздороветь.
Напротив! Жар очищает и просветляет!

Даже ночной мотылек, жалкое насекомое, с наступлением дня ищет тихое местечко, где бы распластаться и замереть, мечтая вовсе исчезнуть и страдая оттого, что исчезнуть невозможно.

Я сам это испытал: хочется просто бросить все, лечь дома в постель и ни о чем не слышать. Но, конечно, глупее этого ничего быть не может, да и в постели тебе все равно не будет покоя.

Иная хитрость так тонка, что сама собой рвется.

Истинный путь идет по канату, который натянут не высоко, а над самой землей. Он предназначен, кажется, больше для того, чтобы о него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему.

В своей борьбе с миром ты должен стать на сторону мира.

Не обращай ни на кого внимания, делай, как считаешь правильным.

Невозможно оправдаться, когда тебе не хотят верить.

Кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни. Это выражение измены ей.

Будь я посторонним человеком, наблюдавшим за мной и за течением моей жизни, я должен был бы сказать, что все должно окончиться безрезультатно, растратиться в беспрестанных сомнениях, изобретательных лишь в самоистязании. Но, как лицо заинтересованное, я — живу надеждой.

То, что мы называем злом, является всего лишь неизбежностью в нашем бесконечном развитии.

Общение с людьми совращает к самоанализу.

Первый признак начала познания — желание умереть. Эта жизнь кажется невыносимой, другая — недостижимой. Уже не стыдишься, что хочешь умереть; просишь, чтобы тебя перевели из старой камеры, которую ты ненавидишь, в новую, которую ты только ещё начнешь ненавидеть. Сказывается тут и остаток веры, что во время пути случайно пройдёт по коридору главный, посмотрит на узника и скажет: «Этого не запирайте больше. Я беру его к себе».