Ветер выл от беспомощности, застряв в застенке двора-колодца, где-то на крыше клацал оторванный железный лист. С неба сыпался — зеленоватый в свете фонаря — мокрый снег. Самый чёрный час — вот как я это называю.
Я возвращалась от умирающего дедушки. В страшном метельном круговороте мне чудились худые руки, обтянутые пергаментной кожей, и чужой глухой голос — голос самой болезни.
Давясь сухими рыданиями, я миновала первый двор, и мир мой вдруг перевернулся. Освещённые окна, чёрные жилы кабеля,…