и пророчат то новый день, то конец… Земля усмехается, отплевывая дождинки,
только нам всего-то и надо «целуй меня» и «пожалуйста давай еще посидим тут»,
а они твердят «апокалипсис», «судный день» /мы гоняем чаи, гуглим портреты Гойи/
между нами кошка, печенье, и (точно здесь) Наше Счастье, предсказуемое такое…

Пока дано еще верить в Бога,
Пока дано еще просто верить,
Давай не станем кроить дорогу
На лоскутки от себя до смерти.
Покуда солнце клеймит предплечья,
Покуда ноги боятся камня,
Давай расценивать жизнь как вечность,
Не запирая себя за ставни.
Давай напишем себя сначала
Одним дыханьем строки и нерва,
Что б было остро до дна и мало,
До боли мало дождя и неба,
Что б было хлестко и жарко было,
От наших криков, кипящих в солнце
… показать весь текст …

Он покидает тебя и стены, не исчезая до пустоты,
это как пульс не проходит в венах, снова изрезанных до зимы,
он до изящного зло и тонко не прекращает болеть в руках,
а ты продолжаешь от ломки к ломке ждать новой дозы его звонка.
Девочка, выпей и успокойся. Как ни старайся — придется жить.
Есть у любимых такое свойство: невыведение из души.

Доктора снова спишут хандру на стресс, и заверят, что это у всех проходит. Время ставить диагнозы и компресс, покупать на последние плащ и зонтик,
витамины, драже, аспирин упса («все пройдет, пациентка»). Конечно… им плевать, что я кончилась день назад, а запас адеквата — еще в июле.
Но беру свой рецепт, выдыхаю…, и послушно бреду, как в бреду, в аптеку: Добрый вечер, продайте хороший яд и лекарство от нужного человека, потому что он слишком болит и жжет, потому что зависимость больше дозы, мне его не хватает до «хорошо», а лечиться от этого слишком поздно, понимаете? Впрочем, херня — война. Витамины, пожайлуста. Пачек восемь. Так, плохая привычка сходить с ума. А в глазах — это осень. Конечно, осень.

Я люблю свою кошку

Под окном зима. В голове зима. Черти где — то внутри заточили рожки.
За бутылкой мартини схожу с ума. На диване уютно свернулась кошка.
Ловит сны, как зажравшихся голубей, подминая под лапы краюху лунную…
Я люблю свою кошку за то, что ей совершенно пофигу, что я думаю.
И за то, что она не соврет о том, что я значу хоть что — то в кошачьей жизни,
Что дороже, чем блюдечко с молоком, и кота — ободранца с соседской крыши,
Я люблю свою кошку за то, что ей наплевать что кур…
… показать весь текст …

Начиная с заглавной, сожги тома, по которым когда — то пришлось прожить,
Это прошлое. Прошлое — есть слова, обладавшие свойством тебя душить.
Никогда ни за что не смотри назад, если точно решаешь идти вперед,
Только так получается доказать, что тебя здесь действительно кто — то ждет.
***Это все предисловие к нам самим: с белых троп, как с ладони — из родника,
Где любовь начинается не с причин, а с желания тихо сойти с ума,
И писать о таком, от чего в плечах начинает ломить и тянуть наверх…
***Ты вливаешь по венам, как теплый чай по губам — мое право не быть как все***
Оставляй за плечами строку «до нас».Начиная с заглавной, успей вдохнуть,
Перед тем, как мы выдохнем в первый раз три контрольных слова друг другу в грудь…

Скажи мне, мой ангел, зачем этот вечер,
Записанный в книгу обычной из судеб?
К чему лунный свет, заливающий плечи
И солнечный круг на лазуревом блюде?
Ответь мне, мой ангел, к чему эти лица,
Которые мне представлялись родными
Ведь даже дешёвой тетради страницы
С моими стихами — не станут моими…
Зачем нас приводят в земную обитель,
Где все мы подобны рассыпанным крохам…
Поведай, мне, ангел, зачем нам хранитель,
Ведь мы — обреченные с первого вздоха…

Ватное небо греется на плечах.
Дождь заблудился в пальцах пустых аллей.
Я почему-то хочу по тебе скучать,
Но о тебе не думать — еще сильней.
Календари снимают по листьям век,
август за августом, как надоевший шарф,
я почему-то хочу напевать тебе
что-нибудь тихое. Голосом снов и трав,
родом из детства, где правда — набор из слов
прямо в глаза и ни буквы — ножом в груди,
в то наше детство, где сложно понять любовь,
но очень просто крикнуть «не уходи».
Мы вырастаем быстро и каждый час
Кто-то срезает доброе за спиной.
… показать весь текст …

И сейчас бы подняться, расправиться, отрезветь. Взять по курсу на юг, или просто идти
направо.Перестань говорить, перестань на неё смотреть, музыкант под ребром, практикующий андеграунд, ожидающий права распеться и быть своим в окружении пестрой, плюющей под ноги стражи, перестань улыбаться им, смолкни, не говори, притворись что мы вышли /что мы не входили даже/ среди них нет своих — среди них существует лишь Единица Безумия в облике нежной Боли, от которой когда-нибудь что-то перегорит и не сможет закрыться крепче, сменить пароли и оставит тебя бесполезным простым ядром
в терпкой мякоти плода, упавшего ей под ноги — тихой Боли, умело шагающей каблуком, этой нежной, не/прео/до/лимо желанной Боли…
*** Сделай визу к другим берегам, отступай волной, выдирай из струны за монеты чужие песни в переходах метро.
Ты услышишь, как стихнет Боль.
И настанет тоска, убьющая нас на месте.

Умный люд бежит в метро под дождями, мимо мира,
Хмуро прячется в пальто, как в уютные квартиры.
Мы с тобой из дураков, из дурацких дуралеев,
Мы летим меж облаков, босиком и без портфелей —
Без портфелей, без пальтОВ*, без рассудка, но с улыбкой —
У тебя ко мне любовь красным шариком на нитке,
У меня к тебе в руке леденцовые конфеты —
Пляшет счастье в голове от потери интеллекта.
Крутят пальцем у виска люди умные и злые
Не понять нам, дуракам, преимущества извилин.
Мы шагаем налегке, глупость счастью не помеха,
Два дурынды: Ты да я. Два влюбленных человека.

Покоя нет. Последний был распит на брудершафт/ не вспомнить с кем./ Растертый в осколки первый снег за воротник не падает -врезается и к черту его бы, но, инстинкты выживать преобладают над соблазном сгинуть, и горло со стихом по рукоять опять болит, пульсируя ангиной. До дома с пересадками. В пальто и кутаюсь и комкаюсь и злюсь, но последнее резервное тепло привычно генерирую, моллюском упругим зарываюсь в белый шум живых живей. Декабрь стервенеет Покоя нет, и, Господи, прошу, не дай мне вспомнить, с кем он был потерян.

Последнее солнце роняет себя на купол, осталось разбиться в тетради в попытках жить.
Из нас не получится даже тряпичных кукол — внутри вместо ваты осколки красивой лжи.
Во благо, во имя… плевать по какой причине мы выбрали этот способ ломать мосты,
Сегодня нет повода выть и бежать на имя. СЕГОДНЯ нет. Нет его. Детка давай, остынь.
Напейся, порви блокноты, смени прическу, купи новый галстук. Не парься по мелочам.
Мы будем прохожими холодно и неброско, похожими только шрамами на плечах
И ровными взглядами, где ничего от наших, умевших когда — то каяться и сжигать
Мы станем мудрее и может быть, веком старше, поймем, что когда — то нам было, кого терять.

Все возможно — ты знаешь это еще оттуда, с самых первых своих небесных турне на землю:
Если ангелы не приносят на блюдце чуда, значит кто-то (слегка рогатый) предложит кремни:
Чиркнешь дважды — услышишь Джинна, увидишь искры, как в той сказке, где все случается по заказу.
Обменяешь свой нимб на пару небедных жизней с послесловьем: «Она хотела всего и сразу».
Все проходит — ты точно помнишь, еще из детства, только это совсем не скоро (а вдруг не правда)
Ты уверена, что сгодятся любые средства для красивых прогулок к Смерти в костюме Prada.
После (ты уже в это время забудешь даты) небо скинет тебе молебен, махнет «счастлИво»,
Ты отправишься к кассе. Торговец (слегка рогатый) точно скажет, почем сегодня твое огнИво.

Седьмая весна пьянит. Немного саднят коленки,
Но к речке не запретит ни мама, ни сатана.
Вот — ступни в пушистый ил. Вот — речки молочной пенки
И так незаметны три последние полчаса.
Вот — мама ведет домой, от взгляда ее — мурашки.
(Сбежать бы сейчас в Канзас, ну, или, хотя бы, в Лух)
И сделаться там чужой и маме ненужной даже
(но только совсем чуть — чуть, не больше пяти минут)

Тридцатая осень — дым, в груди неуемный гул,
Вот мама у окон ждет. Вот речка — песок сухой.
Мы выросли, как могли — кто спился, кто утонул.
И так потерялись, что никто не придет домой.

Кроссовки и каблуки.
Февраль на краю. Теперь говорят стихи. Коты распеваются. Нервы на грани сбоя.
Ты знаешь, я обожаю, когда нас двое. Когда в коридоре кроссовки и каблуки
на лаковых туфлях вплотную друг к другу так, как будто бы мы стоим беспредельно рядом,
как ровные, строгие в чётком ряду солдаты, и даже сердца отбивают синхронный такт.
Я очень люблю не слышать, что я несу, как пальцы дрожат, поднеся к сигарете спички.
Я очень люблю замечать за собой привычку вплетаться в твой голос, как ленту плетут в косу.
Я очень люблю не смотреть на часы, когда сегодня суббота и можно не торопиться
Глотать «до свиданья» как острые злые спицы, как острые злые спицы тоску глотать.
Февраль на краю. Ведома к тебе весной — так пьяных ведут подмышки к ближайшей лавке.
Ты знаешь, вот если б к любви выдавали справки, я точно была бы самой из всех больной.

Я расскажу, что ты есть такое:
ТЫ — пара звуков.Свинцовых.Точных.
Заряд шрапнели одной обоймы, прицельно пущенный в позвоночник.
ТЫ — состоящее из отдельных неразделимых моей системы гортанных хрипов в груди.
Единый и верный смысл в чернильной схеме.
ТЫ — траектория невозврата. Укус, оставленный на предплечье.
Война, разбитая на стаккато дождя. Ты голос. Автоответчик,
не отключаемый на ночь. Ты есть
мазок на глади ЕГО полотен,
координата начала истин,
определяемая из сотен
чутьём особенным, острым слухом, спиной открытой под точный выстрел…
ТЫ — есть смертельная пара звуков, сопоставимая с целой жизнью.
… показать весь текст …

Даже солнце сдаётся и их не жжёт,
даже дождь не читает своих молитв —
Так упрямо она его бережет…
Так тепло он её у плеча хранит,
И не то, чтобы весело и легко,
но как будто знакомы две сотни лет:
Он её укрывает своим пальто,
а ей нравится этот его букет
из горчащего крепкого табака
и парфюма вдыхать до предела и ностальгии по детству, где облака
точно так же умели порхать в груди…
И узнать бы его ей, узнать еще,
по касаниям, родинкам — от ключиц,
открывая свой личный, опасный счёт
… показать весь текст …

Предпоследние вздохи месяца. Дел немерено.
Я давно потеряла на ощупь твою ладонь…
В этом городе всё потеряно. Всё потеряно.
И друг друга мы больше, кажется, не найдём.
В этой каменной клетке всё, до стихов, невидимо.
Ты вливаешься в толпы — памяти не найти.
И прокуренный воздух, как ворот простого свитера
Нам становится туг, чужеродно прильнув к груди
Потому что мы здесь поотдельности. Врозь, как части,
Запасные детали лиц и чужих имён
Здесь теряется всё: голоса и привычки. Счастье —
Даже счастье сливается с городом. Тонет в нём.
Оседает на дне под пылью, под мерным боем
каблуков, суеты, нашпигованных чушью дел.
… показать весь текст …

Слово катится с губ, раскаленное добела,
обжигает, до ран корежит — свинец свинцом.
Если хочется смерти давай говорить слова острием в лицо.
-«Я тебя никогда не зову, никуда не жду»
Отдает в затылке, воет как скверный хор.
Говори до тех пор, пока бог не наложит жгут,
или чертов кузнец не погасит свой адский горн.
Разойдемся подальше немые, как сотни бездн.
Что убито — то наше. Что выживет — то ничье.
Только эхо в висках никчемное, словно месть.
Только память в груди цепкая, как крючок.

Сиротливы черновики.
Пустословны и безутешны.
Сквозь защелкнутые замки
Утекает тепло и нежность.
И теперь в пустоте углов —
Ничего, а оно — не лечит.
Говорят же, что есть любовь…
Но никто не сказал, что вечно.
Сквозняки и остывший чай.
Монитор отвечает пальцам,
Что любовь навсегда offline.
Так что выключи и не парься.
Так что выключи и беги.
Растворяй тишину в мартини.
… показать весь текст …