Никто для тебя не пишет, никто о тебе не вспомнит, Сиди незаметней мыши, забвенней палеозоя, Горбатее кваземоды, пьяней одинокой стервы. Такие как ты не в моде, такие как ты не в тему. Сегодня всё больше драйва, сегодня всё меньше дома. Замолкни не улыбайся, впади незаметно в кому, куда тебе в их отряды с твоим неудачным рыльцем, заройся в свои стишата, срифмуй себе пару принцев, а в общий поток не лейся, не порти богемных красок. Зачем теперь счастье, если ты там не была ни разу. Умолкни, и, исчезая, следи, как в тебя по венам из окон зима вползает смертельная, как гангрена.

Вот повзрослели и слезы высохли
Смотреть по-львиному, ходить по — лисьи мы
Уже научены, вполне способны и
Кошачьи правила давно усвоены.
И по — совиному ночами охаем
Когда неистово по- зверски плохо нам.
К добыче — ястребом и к цели- гончими
Рвать по — шакальему, да выть по-волчьему.
Перевзрослели мы. Учиться нечему.
Еще б любить начать по — человечьему.

Здравствуй, ангел.
— Здравствуй ангел. Что видишь ты с высоты? Здесь дождями — моя печаль.
Но всё так же люблю васильки — цветы, тишину и фруктовый чай.
Летом кутаюсь в солнце, зимой — в строку /в ней, как правило, о тебе/
Говорят, в вашем городе, наверху, нет ни осени, ни людей …

А у нас суета, как ножи в спине — хочешь вынуть и залечить…
Только в этой, похожей на мир, войне, нужно двигаться, чтобы жить…
И писать о тебе по ночам /к пяти ты являешься мне во сне/
С каждым солнцем сильнее…
… показать весь текст …

Ты вошла в пять утра (так и знала, что не разуешься),
Вдупель пьяная, мокрая, зябкие пальцы тянешь…
А я только что проводила одну такую же,
Только что от нее отплакалась, понимаешь?
Ну какого ты хера заново по намытому?
Я закрылась тремя ключами — тебе всё без толку,
припираешься без звонка, и по сердцу — битами…
Ты — то вечная, да. А меня — то лечить ведь некому.
У меня без тебя что ни день — то круиз на задницу,
Я и так на плаву, как кирпич, из последних сил…
Но теперь вот опять ставить чайник и нежно скалиться:
«Ты вернулась, любовь»…
А кто тебя, блядь, просил?!

Я плакала. Плакала. Знаешь… смешно рассказать —
Ревела девчонкой, припомнив какие-то мелочи…
Сидела в углу, разорвав на кусочки тетрадь…
Наверное, просто устала быть сильною женщиной.

Наверное, кто-то внутри раскурочил замок,
Который закрылся для всех — для чужого и близкого…
Никто не проник в эту дверь, только ты, милый, смог
Ты смог — и душа в тишине вырывалась неистово…

Я плакала, плакала, плакала, черт побери!!!
Забытая влага бежала тропинкой из детства,
И слезы лечили безумные мысли мои…
А думала слезы — совсем бесполезное средство…
… показать весь текст …

В родильной палате — шесть коек рядами,
За окнами — вечер погас…
Реальность и бред поменялись местами,
Мне вечностью кажется час…
И бьётся под тканью просторной сорочки
Набатами новая жизнь.
Как будто сказать мне отчаянно хочет:
«Немножко еще продержись!»
И я, упираясь ладонями в стены,
Шепчу заговор, как в бреду:
«Я выдержу всё!.. Я должна непременно!
Я сильная!.. Я же смогу!»
Вот боль, наступая, врезается в тело,
Знамением высших побед…
… показать весь текст …

Доктора снова спишут хандру на стресс,
и заверят, что это у всех проходит.
Время ставить диагнозы и компресс,
покупать на последние плащ и зонтик,
витамины, драже, аспирин упса
(«все пройдет, пациентка».
Конечно, жду ли…
и плевать, что я кончилась день назад,
а запас адеквата — еще в июле.
Но беру свой рецепт, выдыхаю «блин»,
и послушно бреду, как в бреду, в аптеку:
Добрый вечер, продайте хороший яд и лекарство от нужного человека,
потому что он слишком болит и жжет,
потому что зависимость больше дозы,
… показать весь текст …

Сумасшедшее сердце, как мега-тамтам
Генерирует бешеный такт:
Я тебя ни за что никому не отдам,
Нипочём: ни за деньги — ни так.
Насовсем заберу, увезу, на весу
унесу в заколдованный лес,
Где тебя никогда от меня не спасут
Ни полиция, ни МЧС.
Я припрячу тебя в тёмных норах тайги
И сама перееду в тайгу,
Чтобы не было в нашей норе ни ноги
Футболистов, друзей и Шойгу,
Я к тебе подберу и ключи и тропу
И сварю сотни блюд на костре,
… показать весь текст …

Я боюсь всего и, наверное, больше всех: пустоты на кровати рядом,
второй подушки непримятой, холодной, как первый внезапный снег,
недоступности абонента,
себя ненужной.
Я боюсь, что затихнет в комнатах детский смех и остынет ужин…

…что однажды захочется выйти под ночь, под дождь, в тишину — как в кино,
сделать шаг нарочито-вязким, потерять прежний адрес, забросить ключи на связке
и уже никогда, никогда не хотеть домой.

Я боюсь чужаков с именами родных, друзей с голосами чужими, маминых слёз — до дрожи,
что однажды мой рейс в её город возьмут, отложат, как ненужные планы, и я не успею к ней
и вообще ничего не успею, что утону в посторонних, в заботах и злобе к себе, как в пьянстве.
Я боюсь, что однажды имя моё найдут, но никто, никогда не вспомнит, что я была здесь.
… показать весь текст …

Когда на ресницах слёзы… весенней капелью тёплой…
Когда застывает сердце… от холода сентября…
Когда снегопад январский неистово бьётся в стёкла…
Я счастлива… потому что просто Люблю Тебя!

Когда улетают птицы… узорами выткав небо…
Смотрю в голубую проседь… дыхание затая…
Какою же кистью осень виденье рисует это…
А может быть от того всё… что нежно Люблю Тебя!

Оставив тепло в награду… в тиши растворились свечи…
Застывшие капли воска… росинками янтаря…
Мне нежность тончайшей нитью окутает тихо плечи…
Я счастлива этим мигом… я просто Люблю Тебя!
… показать весь текст …

Когда любовь трещит по швам,
Как кардиган на сочном теле,

Держите голову, мадам!

Ну что за нюни, в самом деле!

Взгляните зеркалу в лицо:

Таким глазам сыреть негоже,

На свете много подлецов,

А отражение — дороже!

Мимо знакомых окон. Впервые мимо.
Время срывает близких, как листья — осень.
Списки друзей редеют неумолимо,
и под ребром тоскуется по-сиротски.
Тает знакомый город в чужих кварталах,
Чаще молчится и смотрится исподлобья…
Нас остается мало. Предельно мало
С каждым знакомым именем на надгробьях.

© O. Кесслер

Представляй: мы бодрые и живые.
Или нет, не так. Мы сначала. Дети.
Мы бежим, смешно расправляя крылья,
не увязнув в блядстве и интернете,
мы бежим куда-то, зачем-то,
в жизни ничего не смысля /и не желая/
и пока не ведаем похуизма,
как простого способа выживанья.
Всё легко и просто: упал — поднялся —
полюбил- признался — послали — плачешь,
без понтов, побегов, побоев, пьянства
/обретая ссученность и незрячесть/,
обрастая бронью, непроницалом
посторонних пальцев себе под кожу.
… показать весь текст …

Проржавел бидон. Молочник ушел в загул, он с дояркой спелся спился и утонул.
Вот лежит на краю канавы, бидон, лежит, а внутри пустота - ни горести ни души,
обнимается ил, вмерзает в прорехи лед и всего — то событий: прохожий от скуки пнет,
да пойдет себе дальше. И сказка теперь о том, как настала зима, а грудь тот пустой бидон.
Оболочка врастает в комнату, как в песок, то ли сор — то ли хрип течет сквозь дырявый бок.
Только сердце ракушкой брошенное в тюрьму все гремит и гремит ненужное никому.

Я хочу, чтобы встретились, вспыхнули, полюбили, чтобы кофе поровну, взглядами — визави,
Невпопад мечтали, глупости говорили, как стихи, рожденные от любви.
Чтобы счастье чистое, верное, неподдельное, чтоб в болезни, радости, горести и беде,
Чтоб они друг другу как крест нательный бы, а замены не было бы нигде,
Я хочу, чтоб никто никогда не видел их в одиночку по улицам, холоду и делам,
Чтоб заласканный кот его ей завидовал, чтоб она не плакала никогда,
Чтоб ждала его к ужину, к завтраку засыпали бы, а соседи с ума сходили бы по ночам,
Чтобы если она на секунду одну пропала бы, он немыслимо, невыносимо по ней скучал…
Я желаю им счастья красивого и июньского, чтобы солнцем в грудь, чтоб сны, как лучи, легки.
И желаю ему никогда, ни за что не чувствовать, как кричат мои дети, похожие на стихи.

Мне было когда-то немногим за двадцать, фигура — гитара, душа — белоснежка,
Но не было времени мчаться/ влюбляться и быть с кем попало пушистой и нежной.
Когда-то мне было чуть больше, чем тридцать, фигура — что груша, душа нараспашку,
Старалась пойти и найти и влюбиться, но, надо сказать, выходило неважно.
И было полвека мне (но между нами). Фигура — фигурой. Душа угловатей.
Хотела влюбиться, но мне не давали фигура-фигурой и мерзкий характер.
И вот мне сегодня немногим за двадцать. И правнуки носят таблетки с водою.
И самое время пойти и влюбляться, вот только бы вспомнить, что это такое…

Не обижайся. Дел у него по горло — график, расписанный нА год, не терпит сбоя.
Он обязательно прибыл бы в этот город, но у него билеты до Уренгоя.
Не обижайся. Он бы, конечно, был здесь: Ровно в пятнадцать тридцать. Родной и сонный.
Но у него по планам вокзал Парижа и никотиновый ужин со вкусом рома.
Не обижайся. Мир — это образ круга, взрезанный одиночеством параллелей.
Он обязательно взял бы тебя за руку, если бы ты вписалась в его апрели.
Он обязательно. Он непременно.Он бы смог тебя вылечить — выучить улыбаться,
Но у тебя — наизусть телефонный номер. А у него — свиданье в семнадцать двадцать.
Не обижайся. И не сдавайся, слышишь? Это такая свобода — дышать ничьей…
Он бы, конечно, помог тебе встать и выжить. Если б она не спала на его плече.

Вот разрытое небо. Вот сердце изнанкой наружу.
Ты послушай — оно говорит, ты послушай, послушай,
Как сегодня оно называет тебя поимённо
То своим палачом поневоле, то чистой иконой
Что сейчас унести бы и спрятать, не дать покалечить,
Ты послушай, как голос становится звонче и легче,
Разливается морем по скулам, чернилами в венах,

Этот голос ломает февраль, проникает сквозь стены,
Раздевает бетон до зеленых ростков и едва ли
Различишь кто его посылает — любовь ли, весна ли,
Или я на другом берегу, за чужим горизонтом
Раскрываюсь сейчас над тобой то лучами, то зонтом,
Самым первым теплом / самым честным из всех/.
… показать весь текст …

Бетонное

Счастье снова мимо — не улыбнулось, а у счастья глаза на твои похожи.
И дома бегут мимо мокрых улиц — у домов нет сердца в бетонных кожах.
Укрываю руки в карманах — зябко, а дома… плевать им, они все дальше.
Я завидую толстым кирпичным кладкам, потому что тоже хочу вот так же ничего не чувствовать и не мерзнуть, от твоей улыбки не плавить стекла,
равнодушно стоять и под солнцем сохнуть, на проспект нахмурившись толстолобо,
принимать котов на щербатых крышах, погружаться в песни ве…
… показать весь текст …

Родилась — нетронутая новь.
подросла — изрезанная ширь.
Господи, зачем ты дал любовь
Острую такую, что не сшить,

Перед ней броня — воздушный шелк,
Для нее ни крепостей — ни пут,
и душа, как раненый живот.
Господи, укрыть бы чем — нибудь.

Но стою, до слов обнажена.
Кровоточит — это ли печаль.
Господи, спасибо, что жива.
Господи, не надо прекращать.