не пропускаю всё удивление,
оно всегда у меня по графику:
с утра заметить — декабрь. приехали.
в обед заметить — снежинки. здравствуйте.
ночное звёздное напыление,
кошмара сложная география,
на кухне нежно пахнет орехами:
чего готовим? давайте, хвастайте.
я замираю, дышу фарфорово
на отражение птицы в лужице,
зрачком размыто фотографирую
закат, что пойман за хвост до гибели.
всё собираю в большие коробы:
всё, что сверкает, лежит и кружится,
… показать весь текст …

живёшь в другом измерении, где книги тебя читают,
а музыка слышит, картины глядят из залы.
живёшь себе, часть — из цветов и на треть из металла,
в грудине холодное огниво, звёздная стая.
зачем говорить, если молча случается правда?
сокрытые истины сами тебя находят,
но горькая речь норовит трепыхаться в аорте
и злая бессонница воет под звездопадом,
и нет никого на земле, кто разделит такое,
такое большущее, чёрное чудище грусти.

ты можешь открыться, но, вряд ли, тебя отпустит,
навряд ли, хороший, любовь потечёт рекою
в твоё обнажённое сердце от друга иль бога,
… показать весь текст …

Что ты тянешь мне в руки? Неужто это душа? Эй, полегче, приятель, держи там, где следует, строго, в сухом месте, при комнатных градусах, пусть её ржа не коснётся, так же, как жар постороннего вздоха. Это надо ведь с этой душой, как с фарфором плестись по гвоздям, по углям, осторожничать в речи и темах. В детстве мальчик соседский залез видеть небо на тис и лишился души, подчистую отдал её небу. И сейчас у него звездолёт и космический нюх, вот и думай теперь — мы убьёмся всем тем, что искали. Я же мастер крушить и, конечно, её уроню

прямо рядом с моей,
сжатой срубленными руками.

как ты теперь без клыков, без лесов, духа хвои?
в тесной комнате пьёшь растворимый, глядишь в электронный,
засыпаешь и думаешь: «чёрт с волшебством и со мною,
со свободой, я больше не верю в свои же законы».
спишь, как раненный, весь напряжённый под снами-бинтами,
электричество здесь заменяет костры и кометы.
даже боль обленившись лежит на потёртом татами,
вяло думает: «лишь бы не кончились сигареты».

где твои персонажи, злодеи, герои и фейри?
где родная душа с синей аурой белого мага?
раньше тень твоя вилась цветами на алой портьере,
раньше всё, чем живётся: ветра, горизонты, бумага
на которой и в здравии, в бедствии — только бы слово
… показать весь текст …

осень возьмёт тебя грубо, властно, издалека.
нелегко притворяться, что ты не хотел в её лапы.
нам теперь не причтётся ни встреч, ни письма, ни звонка,
нас не ждут ни паромы, ни самолётные трапы,
только свечи во тьме и туман над ареной лесов,
кроткий выкрик сыча и закаты индиго.
я, как всякий несчастный — простой наблюдатель часов,
незаполненных сном, человеком и книгой.
все уходят куда-то, за ними струится тепло,
сторожить у дверей возвращения чуда
и дождаться, как в сердце проходит сверло,
а…
… показать весь текст …

Чёрный маяк и смотритель не ждут вестей,
любить одиночество — значит ему служить,
а позади только ночь и безлюдная степь,
только черта, за чертою — пропасть во ржи.
В тесной каморке карты, постель и хлеб.
Что мы храним, мой маяк? Наше море мертво,
и почему это небо из сотни неб,
выбрано, чтобы не видеть в нём ничего.
Звёзды исчезли, стоит зажечь керосин,
эра сменяет эру, твердит календарь,
только одно, для чего остаётся сил:
спрашивать — я колокольня или звонарь?
Свет или лампа, музыка или струна?
Кем я хочу умереть, когда подрасту?
… показать весь текст …

говорят, в Индонезии древний обычай силён: если вдруг человек устаёт от привычного «я», можно выбрать другое имя, целей по краям, представляешь, любое из всех всевозможных имён. по-японски мне имя Охико — «великий огонь», я пойду и зажгу фонари в самых чёрных сердцах, я умру Росомахой в Лесу Золотого Скворца, когда листья дубов укрывают ноябрьский склон.

я хочу прекратиться по графикам, улицам, дням, чёрной тушью закрасить лицо, изувечить язык. если ты меня знаешь, то в курсе, что я — черновик…
… показать весь текст …

Я работаю холодом на пол-оклада, привет.
Если нужно стереть улыбку — звоните мне,
безразличие месяц со скидкой, по красной цене.
Дешевле, чем пистолет.
В моём разуме иней, как в ночь декабря,
под моими руками живые теряют пульс.
Не стесняйтесь, я вас приодену, клянусь,
в самый мёртвый наряд.

Я работаю долго подручным зимы,
чтобы вам онемение стало, как мать.
Слишком тёплые, нужно скорей замерзать,
стать на тропы пустых и немых.
… показать весь текст …

Как же ты вырос, мой внутренний Цербер,

лежащий на косточках чьих-то историй, они приходили, как вёсны на север и гибли в холодном солёном растворе.

Как скоро вы пали, постройки Помпеи,
под натиском злости, созревшей до лавы. Я вынес себя, но других не успею (успел бы, но бросить их всех — моё право). Органная музыка сжалась до моно, ленивый оркестр уснул, бросив ноты.

Я слышу свой голос сухой, запылённый,
в гостиной, где были балы и фокстроты.

Как вмиг возмужала бессонница, будто чужая, глядит исподлобья, воруя мой кофе.
Любовь моя выросла взрослая и уезжает, искать другой дом, утешение, морфий.

Гулять по огромнейшим комнатам сердца,
… показать весь текст …