А этот мальчик… Он такой земной, как будто кремний, теплый влажный гравий, хотя, конечно, вовсе не землянин, — и даже не из тех, кто мы с тобой. И ни в одном из девяти миров ты не найдешь такой холодной силы, чтоб усмирить чрезмерный пыл Гольфстрима и кто еще там был в него влюблен… Кометы вдруг вставали на дыбы, узрев его, и били твердь хвостами…
Дай мне сгореть. Иначе я останусь еще одним из ста твоих имен.

Пусть лето даст нам шанс, предлог и силы, чтоб полюбить, надолго и всерьез. Ладони пахнут переспелой сливой, и август, словно глупый верный пес, ласкает ноги — вящий и незримый, уткнув в колени вечно мокрый нос.
Вот легкий бриз, принесший ночь с залива, ложится с нами рядом на песок, целуя в губы, слишком торопливо, как будто молодой портовый Бог.
И звезды на траве под старой ивой собой напоминают светлячков.

Он был чуть-чуть мудрей других подростков, носил бейсболку с группой вроде «Kiss», и всё смеялся над моим упорством исправить то, что нужно отпустить. Я приходила в гости раз в неделю, мы с ним болтали лишь о ерунде. В саду напротив распускались вербы, и небосвод касался их ветвей. Он говорил, что храбрым — воздается, он понимал язык зверей и птиц.
И был убит первоапрельским солнцем в одной из детских городских больниц.

Как ты живешь, мой рыцарь, мой кумир, тебе уютно в нашем общем прошлом? Не смейся, но больной безумный мир сорвал с меня очередную кожу, и я всем телом провожу эфир.
Бог учит нас на разных языках, любовь понятна и для всех едина, а каждый промах — это добрый знак. Я тоже стала храбрым пилигримом, и ты, наверно, спросишь, как же так.
Как ты живешь, мой лучший, мой герой? С кем ты еще играешь ненароком? Забавно, но, спустя который блюз, я жду, что ты прочтешь все эти строки…
Ну вот, читай: «Спасибо» и… «Fuck you».

Здесь нет врагов, тем более — соперниц,
Я для тебя как старшая сестра.
Нас можно опознать по странным песням,
Московским крышам, питерским дворам.
Ты, как и я когда-то, веришь ласке,
Бежишь за белым кроликом в метро…
И как бы ни была глупа развязка,
Я в ней с тобою, в общем, заодно.
Учиться лучше по чужим подсказкам
Без пересдач, провалов и обид.
И как ты ни кури в его рубашках
В моей груди уже не заболит.
Перед тобой все явки и пароли,
Бери скорей — под подпись и печать…
… показать весь текст …

А если ты слегка поднимешь ткань, чтоб заглянуть в изнанку мирозданья, то вдруг увидишь новыми глазами, что дух прочней, чем камень или сталь. Что все врачи, поэты и шуты родятся вновь — теперь уже котами, что каждый пес на самом деле — ангел, и Бог всегда ответит на призыв. Что Он хранит бездомных и детей, бродящих ночью в темных подворотнях… Что Смерть снимает шарф в кафе напротив и ждет, когда ей принесут чизкейк.

I took my love down to violet hill… © Оставь здесь закладку. С двадцать шестой страницы, в том месте, где август тихо впадает в осень. Еще пара слов — и я перейду границу, которая делит всех на сейчас и после. Оставь здесь закладку. С утренней чашки кофе, на очередной поспешно открытой пачке… Позволь мне соврать, что будет немного проще, и даже поверить в это секундой раньше. Оставь здесь закладку. Шанс на десяток тысяч — спросить как дела и даже явиться в гости… Оставь мне закладку. С двадцать шестой страницы, в том месте, где август тихо впадает в осень.

А у Джейн на столе две тарелки отборнейших яблок,
В ее чистой квартирке уютно, светло и тепло,
Там на книжном шкафу есть пластинки с отменнейшим джазом,
А на стенке напротив — плакаты с четверкой Битлов.

А у Джейн на столе фотография с траурной лентой,
Ей здесь вечно семнадцать, над Бронксом — вечерний салют…
А за окнами — Норд Бич, практически центр Сан-Франциско,
И совсем другой мальчик поет всем про новиджен вуд.

«Я — Воин Света, ты — его предел, та грань, где после — только мрак и сырость. Я здесь, пришла, воскресла, появилась, держать удар — таков уж наш удел, стоять как камни, биться до седин, вести других по этим двум дорогам… Я здесь, пришла. Ты слышишь рокот грома, мой верный враг, пропащий пилигрим.?»
«Она пришла», — стучит в моей груди, я тихо опускаю меч в смятеньи: «Меня Ты знаешь сотни поколений, хоть в этот раз стань другом — уходи». Она молчит и смотрит сквозь меня, Та, что прекрасней звезд и сновидений…
А дождик лижет стертые ступени у входа в пекло адского огня.

Ты же умный — ты стер все фото,
по квартире прошел торнадо…
А теперь вдруг навеки проклят
узнавать меня в каждой пятой,
чтобы все ноябри отныне
туго жали в плечах, до боли.
Я владею огромной силой —
быть счастливою
но… не-с-тобою.

Они все ближе, сзади, за спиной… Им всем знаком наш номер, дом и адрес, и то, что ты в конце меня оставишь.
И даже страшно, что вот так легко Их пули попадают в молоко.
Они читают мир на всех орбитах: что было, есть и кем-то будет скрыто… Мир не сложнее правил домино,
— в ответ на каждый наш второй бросок вода шумит и вдруг идет кругами…
Но я, мой друг, давно и твердо знаю, что их кунг-фу сильнее моего.

Ты — мой маяк, холодный белый свет, моя очередная точка сборки, в тебе сошелся Лиговский проспект с «Парламентом» и избранным у Лорки, холодный кофе, южный мыс Бали, причудливо согнувшийся в асане… Ты — мой маяк, и плод моей любви в едином целом, surya namaskara.

Тебе здесь не рады, ну же, седлай коня,
Скачи, куда хочешь, жалкий упрямый вор!
Принцесса рыдает, злую судьбу кляня,
Ведь каждой принцессе надобен свой дракон.
Драконы таятся в недрах далеких скал,
На мили вокруг не встретишь зверей и птиц.
В груди у драконов огненный бьется шквал,
И ты — идиот, раз вздумал ее спасти.
Дракон благороден, страшен и так силен,
Его породила в гневе сама земля…
Он каждое утро грозно обходит склон
И спит в изголовье дочери короля.
Дрожащей ладонью гладя его хребет,
«Какой же ты хищник», — шепчет она едва,
… показать весь текст …

Он больше никогда не позвонит,
Как ни сиди, уставившись на трубку,
Лишь дождь на стеклах старенькой маршрутки,
И в горле так предательски щемит.

Мне очень интересно, как он там,
Но знаю, что уж точно все в порядке,
В его квартире свет играет в прятки
На шторах и поверхностях зеркал.

Он сам наверняка меня поймет,
И дальше вспоминать уже не станет,
Есть вещи, что «ни разу не исправить»,
И люди, что «ни разу не вернуть».

Ночь накануне ноября.
Весь город серый и угрюмый.
Дай мне уйти под стук дождя
по водосточным ржавым трубам
в ночь накануне ноября.

Здесь осторожный первый снег
стал лишь водой на темных рельсах.
Мой возмутительный побег
в День всех святых —
закономерность,
как осторожный первый снег.

Пройду, смеясь и налегке,
… показать весь текст …