В далекие семидесятые в казахстанском райцентре Железинка я жил по соседству с пенсионеркой — ну назовем ее Марьей Ивановной. Она ютилась в однокомнатной квартирке, чистенькой, аккуратненькой.
Было Марье Ивановне уже за семьдесят, она прихварывала, ей было тяжело ходить, и обычно она всегда находилась дома. Правда, изредка ее навещали родственники, что-то приносили из продуктов, помогали прибраться в квартире, и посидев для приличия со старушкой полчаса-час, уходили.
Марье Ивановне этого, конечно, было мало, и она скучала. А мы как раз купили первый в своей жизни телевизор, и Марья Ивановна с удовольствием приходила к нам скоротать вечерок у голубого экрана.
Вроде и смотреть-то тогда было почти нечего — ну там «Клуб путешественников», «Музыкальный киоск», «В мире животных», «Утренняя почта», «КВН», «АБеВеГеДЕйка», фильмы, правда, каждый день были по вечерам…
Это, так сказать, прелюдия к нашей истории. А вот и сама история. Однажды Марья Ивановна пришла к нам днем — дело было в выходной, и я уж думал, что она притопала
попросить меня вытряхнуть ей половички или сходить в магазин за хлебом и молоком — я иногда помогал ей в этом.
Но бабулька была очень взволнована, настолько, что сразу даже толком не могла объяснить, что там у нее стряслось.
Я уж подумал, не ограбили ли, часом, мою пожилую соседку. Денежки у Марьи Ивановны водились всегда, и она охотно ссужала соседям мелкие суммы — рубль там, троячок, а то и пятерку. Но нет, Марья Ивановна, тряся дряблыми щечками, сумела, наконец, поведать, что у нее кто-поселился… в холодильнике. И шуршит там, скребется.
А холодильник — не тот, который от света работает, а который встроен в стену под окном на кухне и функционирует от морозного воздуха, поступающего с улицы через отверстие в стене. У меня тоже был такой естественный холодильник-шкаф, на две полки, и я забивал его мясом, когда привозил из деревни, поскольку в крохотную морозилку электрического «Саратова-II» мало что вмещалось.
Сейчас была весна, и мой стенной холодильный шкаф, например, пустовал. А Марья Ивановна же вообще ничего в своем не держала даже зимой, и дверцы его были наглухо чем-то замазаны и закрашены. Значит, из квартиры в него просочиться никто не мог, а снаружи — голая стена, да еще и уровень второго этажа, так что ни крысы, ни мыши забраться не должны были.
Я прислушался — из-за дверцы не доносилось ни звука.
— Марья Ивановна! — убедительно сказал я. — Никого же не слышно. Может, вам показалось?
Мне, признаться, вовсе не хотелось возиться с этим дурацким шкафом — соскребывать замазку, выковыривать присохшие двери…
— Не, не! — замахала иссохшими ручонками Марья Ивановна. — Я и так плохо сплю, а тут еще возня какая-то все время слышится. Открывай!
Чертыхнувшись про себя, я сходил за молотком и стамеской. Замазка, кстати, отковырнулась легко. Пять минут возни и, подцепив острием стамески угол дверцы, я нажал на нее. Она распахнулась, и я остолбенел. На меня пуговками блестящих глаз смотрел нахохлившийся черно-сизый скворец с розовым клювом, сидящий в гнезде на первой полке камеры, как раз под отверстием для поступления воздуха.
— Ах ты, зараза! — сердито сказала за моей спиной Марья Ивановна. — Нашел скворечник, понимаешь! А ну, Маратушка, выкинь гнездо в помойное ведро!
Скворец (или скворчиха) встрепенулся, привстал и неожиданно легко юркнул в отверстие и скрылся в нем, и уже с улицы до нас донесся удаляющийся звук быстро трепетавших крыльев: «Фрррр!».
А в гнезде, свитом из травинок и тонких веточек, осталось несколько небольших голубоватых яичек. Я их осторожно потрогал — они были теплыми.
— Вот так да! — засмеялся я радостным смехом юного натуралиста. — Марья Ивановна, у вас тут скоро будет весело!
— Вот именно! — сварливо пробурчала Марья Ивановна. — Не надо мне, чтобы скворчата тут пищали цельными днями. Не нужны такие квартиранты! Выбрось гнездо-то в ведро, выбрось! Они себе новое где-нибудь построят…
Бабка сердито толкнула ногой мусорное ведро ко мне поближе. И как я ни уговаривал ее оставить гнездо — интересно же, как будет расти и развиваться скворчиное потомство, — Марья Ивановна не соглашалась ни в какую. И, в конце концов, сама рукояткой своей клюки подцепила гнездо и смахнула его в ведро.
Я рассердился на бессердечную бабку и ушел, хлопнув дверью. Марья Ивановна, похоже, тоже была на меня в обиде, и целых два дня не ходила к нам по вечерам смотреть телевизор.
Но на третий не выдержала и приплелась, постукивая своей клюкой. Конечно же, я ее усадил на лучшее место перед телевизором и даже принес ей чашку чаю.
Мы помирились. Но взгляд мой, нет-нет, да цеплялся за рукоятку трости, которой Марья Ивановна безжалостно смахнула в помойное ведро будущее скворчиное потомство.
И я до сих пор сожалею, что не смог тогда убедить свою упрямую соседку (земля ей пухом!) пойти на мониторинг скворчиного потомства в полудомашних условиях…