Что делать, если ваш ребенок хитер не по возрасту

— Только, вы знаете, я плакать буду, — деловито предупредила меня моя посетительница, женщина средних лет, некрасивая, но ухоженная. — В смысле когда буду рассказывать… — Она достала нераспечатанную пачку носовых платков.

— Да, конечно, — откликнулась я.

Эмоции есть эмоции. Сама я никогда, за исключением последней трети первой беременности, плаксивой не была, но люди ведь разные. К тому же у нее вполне может быть реальное горе — сын или дочь с нарушениями развития, тяжелая или не дай бог смертельная болезнь ребенка, потеря…

— Мой сын Александр — мошенник.

— Случается и такое, — я старалась быть дипломатичной.

Может быть, это просто ярлык? Подросток где-то словчил, соврал насчет школы, подделал оценки, спер что-то, а семья сразу и припечатала? Но очевидно, что это не самое распространенное — кража денег, ибо тогда она сказала бы: мой сын Александр вор!

— Сколько лет Александру?

— Сейчас девять. Но все началось в прошлом году.

О! Это уже становится интересным. Получается, что мальчик как-то смошенничал уже во втором классе. Пришла же она ко мне только теперь, значит оно, чем бы оно ни было, продолжается.

— Расскажите подробней. Начиная, конечно, с прошлого года.

— Наша школа совсем близко от дома — пять минут пешком и не надо переходить ни одной дороги. В первом классе мы его в школу, конечно, водили, но уже в тот год в конце он просился: можно я сам буду возвращаться? Никаких проблем в этом мы не видели, он у нас самостоятельный — открыть-закрыть, одеться-раздеться, яичницу пожарить, блинов испечь, помыться-прибраться — все это с пяти-шести лет умеет. Но учительница была против, поэтому бабушка (она отдельно живет, но недалеко, одна остановка на метро) его встречала. А во втором классе он уже твердо сказал: чего бабушке каждый день туда-сюда мотаться, у нее же ноги больные, мы с Игорем (это его закадычный друг, в соседней парадной живет, они вместе в садик ходили и в школу в один класс пошли) будем до дома вдвоем ходить и вместе уроки делать, про маньяков мы все знаем, и ничего с нами не случится.

Мы с мужем подумали: и вправду ведь! Нас самих никто из школы никогда не встречал, сами приходили, обед разогревали, ели, уроки делали, во двор гулять шли, в кружки. А что ж наш сын-то — глупее нас? Или на улице война?

Вот стали они с Игорем из школы ходить. По дороге, конечно, то туда зайдут, то сюда, то на площадке в футбол поиграют, то в торговом центре пошляются (мы по телефону проверяли), ну это не удивительно, я сама с подружкой по два часа из школы, бывало, возвращалась, мы друг друга по три раза туда-сюда до парадной провожали, все наговориться не могли. И наши дети такие же. Потом то у них уроки делают, то у нас. Мы-то с мужем и старшей дочерью на работе, но я старалась всего приготовить, чтоб двум мальчишкам хватило поесть, да и с работы я прихожу довольно рано — между половиной шестого и шестью. Все хорошо шло.

Только однажды мама Игоря меня спросила: «Лен, а сколько ты своему денег на обед даешь и вообще?» Я говорю: «Ну, 50 рублей на обед в школе каждый день и еще 100 в неделю, типа на карман». Она говорит: «Странно, он такие дорогие вкусности иногда к нам приносит, меня-то дома нет, но он же у тебя добрая душа и всегда не только Гарика, но и нашу бабушку угощает. Я у нее на столике упаковки видела…» Мне бы тогда задуматься, но я отмахнулась: да мало ли, может, из дома взял, может, их самих угостил кто-то, а они со старушкой поделились.

И вот однажды ранним вечером (Саша как раз у Игоря был, фильм они какой-то договорились вместе посмотреть) — звонок в дверь. Открываю — стоит незнакомый мужик, средних лет, приличный на вид, и заявляет мне так серьезно и грустно даже: вы меня не знаете, но я хочу с вами про вашего сына или внука, сероглазого мальчика лет так семи-восьми, поговорить… Вы представляете, как у меня сердце упало? Я его за рукав схватила и кричу: скажите, он жив?! Он аж шарахнулся: жив-жив, успокойтесь, а он разве сейчас не дома? Нет, говорю, у друга в гостях. Он говорит: ну тем лучше. Вы позволите мне войти? Или, если боитесь, поговорим на лестнице. Я говорю: да чего уж там, заходите. А у самой сердце как будто в ушах колотится.

Мужика этого звали Евгений Григорьевич. Работает он в смены, живет недалеко от нас, домой иногда возвращается где-то между часом и двумя дня. И вот идет он дворами по дорожке между «Пятерочкой» и другим магазином и видит: сидит на обрубке тополя совсем маленький мальчик и горько плачет. А рядом школьный ранец стоит. Мужик подошел: мальчик, что у тебя случилось? Чем тебе помочь? А он слезы по физиономии размазывает и отвечает: никто мне не поможет, я в школе то ли сам потерял, то ли у меня украли сто рублей, на которые мама велела батон купить и кефиру, а они мне теперь не поверят, скажут, я на себя потратил, мама орать будет, а папа если пьяный придет, так и вовсе по шее накостыляет. (Мой второй муж вообще не пьет, если что.) Лучше я вообще домой не пойду. Евгений Григорьевич, конечно, говорит: да ерунда, не стоит плакать! Достает сто рублей, дает мальчишке: вот тебе, иди покупай свой батон с кефиром. Мальчишка берет деньги, смотрит серьезными большими глазами и говорит: спасибо вам, я буду за вас молиться, честное слово, я умею, меня бабушка научила. (Наша бабушка, опять же, если что, атеистка.) И побежал вприпрыжку в сторону магазина. А Евгений Григорьевич домой пошел, умиротворенный такой, типа доброе дело сделал…

В этом месте я уже понимала, что будет дальше, и с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться.

Когда Евгений Григорьевич встретил «несчастного мальчика из жестокой семьи» на том же месте в то же самое время дня в третий раз, он просто проследил за ними (еще во второй раз он понял, что мальчиков на самом деле двое, хотя попрошайничает только один) до парадной и увидел, на какую кнопку нажал маленький мошенник.

И вот пришел. «Если это не семейный креатив, то мне кажется, что вы должны знать» — так он закончил свой рассказ. Несчастной матери оставалось только поблагодарить внимательного прохожего, который открыл ей глаза на ее собственного сына.

— А как же они до такого додумались? — спросила я. — Я думаю, реальный случай…

— Да, так и было, — кивнула женщина. — Гарик действительно потерял деньги и плакал возле магазина, Саша стоял рядом, и он же вступил в диалог с сочувствующей женщиной и взял предложенные ею деньги.

— Чей креатив? Гарика или Саши?

— Александра. Этого ни один из мальчиков не отрицает. Гарик — моральная поддержка, ну и деньги вместе тратили, конечно. Мой неоднократно предлагал Гарику тоже попробовать, но тот так ни разу и не решился. Причем Гарик предлагал просить больше (например, двести рублей) и реже, но мой (типа психолог!) сказал, что сто рублей одной бумажкой — очень правильная и удобная сумма, вот если бы была бумажка в двести рублей… Максимальный его заработок в день был одна тысяча триста рублей.

— И что же было потом, после визита Евгения Григорьевича? Что услышал Александр?

— Мы все, включая старшую дочь, сначала впали в ступор, а потом обрушились на него, как цунами на берег Индонезии. Что мы тогда орали, я даже не помню. Вряд ли это были «я-послания», если вы об этом. Хотя «я-послания» наверняка тоже встречались.

— А он?

— Отряхнулся, поплакал (и что нам с этих слез после того рассказа?), заверил нас, что «все понял и больше так никогда не будет». А что мы могли? Ему тогда только что исполнилось восемь лет!

— А теперь?

— Он подрос, учел все ошибки. Метро. Знаете, там бывают такие боковые скамейки возле эскалаторов или посередине платформы? Чаще всего людям даже останавливаться не надо. Дают сто рублей прямо те, кто рядом на скамейке сидит. Я нашла у него карту. Он отмечает даты, часы и станции, чтобы чередовать и не попасться — милиционеру или еще какому-нибудь Евгению Григорьевичу.

— Как вы узнали?

— Случайно. Его узнала моя коллега по работе. Он ее не узнал. Она дала ему сто рублей и сказала: а вот теперь поехали домой, к жестокой маме и пьющему папе. Он пытался увернуться, но у нее железная хватка.

— Послушайте, а как же вы все-таки не замечали, что у него столько денег? Он же совсем маленький. Сладости, новые вещи? Он что, их не тратит? Копит? На что?

— Да, я бы не удивилась, если бы выяснилось, что у него есть сбережения, — горько признала женщина. — Плюс он покупает сладости и сразу аккуратно съедает. Аттракционы в Парке Победы. Вещей новых мы не замечали. Еще он говорил, и Игорь подтвердил, что иногда он по сто рублей переводит больным детям из интернета, обычно ровесникам…

— С ума сойти.

— Вот именно! — женщина наконец достала из пачки платок. — Что нам делать? Привязать его к батарее? Перевести в другую школу? Мне бросить работу и контролировать каждый его шаг? Но ведь это все не поможет.

— Давайте-ка я с ним поговорю.

* * *

Саша оказался белобрысым и показательно покаянным:

— Я знаю, что я поступал нехорошо. Я все понял и больше так никогда не буду…

— Да ладно тебе развешивать лапшу на моих ушах. Ничего ты вообще не понял и будешь при первой же возможности. У тебя просто некая штука не отросла, или ты без нее родился. Ну знаешь, как некоторые люди слепыми рождаются или без ноги.

— И что это такое у меня не отросло? — подозрительно спросил мальчик.

— Да я и сама не знаю, как это назвать. Потому что у тебя очевидно все нормально и с мозгами, и с эмпатией. А вот понимания, что так вот мошенничать нельзя, нет, и взять неоткуда. У твоих родителей есть, и у сестры есть, и у меня есть, а у тебя — нету. Не отросло… Но ты не расстраивайся очень-то. Ты не один такой. Мошенников много. В том же интернете. Да и в жизни тоже. И в тюрьмах, и вообще преступники — ты ж понимаешь, убийц там и разбойников, их же мало, слава богу, мошенники — основная масса.

— А Гарик? — заинтересованно спросил Александр. — У него есть?

— У Гарика хотя и слабенькое, но есть. Отросло. Ему и денег хотелось, и все понятно, как сделать, и ты его друг, и он тебя не осуждал ни разу, но вот все-таки не смог через себя переступить и сам смошенничать.

— Так может, он забоялся просто?

— Гарик — трус?

Александр честно подумал и помотал головой:

— Нет, Гарик не трус. Нет.

— Вот видишь. Значит, есть, отросло.

— А у меня может еще отрасти?

— Не знаю. Честно, не знаю. Но ты можешь научиться вести себя так, как будто оно есть. Ты же знаешь как? — Александр кивнул. — Тут сразу два шанса: может, ты как бы привыкнешь и вообще забудешь, что его нету. А может, оно и вправду вырастет на том месте, которое ты для него оставишь.

— Ага, я понял. Попробую.

— Удачи тебе! — от души пожелала я.

Я редко советую родителям перегружать детей дополнительными занятиями, а тут не пожалела красок и посоветовала матери загрузить смышленого мальчика по самое не могу: театральный кружок и решение нестандартных задач — обязательно, все остальное — по желанию и возможности.