Милый мой…
Милый мой, Сашенка. Вот давно не слышала от тебя ни одного письма, мой самый добрый, добрейший и любезный и самый дорогой в мире. Может что приключилось с душей твоей неуёмной, может и все хорошо. Однако, чувствую себя без твоих писем превратно, все равно, что суп соленый — день целый кушать, целый день горечь во рту и слабость. Думаю о тебе непрестанно, да так, что до обмороков доходит. Иду, недавно, колыхнуло, а ты у меня в глазах своими светлячками-глазами синими светишь мне дорогу.
Здоровье мое ты знаешь, чувствуешь, что не очень. Не спрашиваешь, но понимаешь. Как же ты понятен мне, таки никому и невозможно понять тебя твою сложную и переменчивую истерзанную войнами, душу и истерзанное сердце. Вот пишу эти строки и плачу. Слезы капают на стол, я их мажу, а они высохнут, Сашенка, высохнут, как вот увижу тебя живого невредимого, так и высохнут, а сама еще пуще начинаю и рыдаю, как тоже что ли больная какая. Вроде жив, ты, наверное и сыт и обут, да, что-то не так с тобой, сердце мое чувствует, маешься ты от того, что не чисто все кругом, что много такого, что изменить бы, но не в силах человеческих совершить это. А Господу, сам знаешь невозможно за всем уследить, да еще и Сатана есть. Так мы и обязаны смотреть на это все, грехи человеческие, страсти и мерзости и молчать, а если и не молчать, что что делать?, Сашенка. Ты человек вон какой сильный, горы переворачиваешь, делаешь невозможно е возможным, а и то, что можешь ты, без помощи Господа нашего. Так ведь ничего.
Что с тобой? Где ты, я измучалась вся в мыслях, вот пойду пить чай, заварю, все поставлю, а и глотка сделать не могу. Чай уже и холодный, вылью и стою так с кружкой, потупив взгляд. Сердце так знает ноет, побаливает так, мне подсказывает, что-то не так с тобой. Так ты ведь не просто Сашенка — ты ведь часть моя и коли что болит в твоей части — болит и у меня.
Ответь мне, коли будет время для того, что порадовать меня. Если сможешь, так ведь не прошу, умоляю и нет ничего здесь зазорного, как умолять свое сердце и душу ответить мне. Встану вечером на колени, посмотрю в окно, открою его, а там Бог — и прошу его, чтобы с тобой все хорошо было, слышишь меня? Ты же — душа моя, коли не права, поправь. Только вот смотрю в твои синие анютины глаза и плачу, но ты же жив, я же знаю и плакать то, от чего. Так просто. Не буду, Сашенка. Вот сейчас молока в чай, как ты учил и бутерброд с сыром, да и буду думать о тебе. А что не делаю, ты в голове моей стоишь. А еще теплая твоя рука, всегда сухая, такая теплая и такая, словно вся там можешь спрятаться, такой ты сильный у меня, душа моя, Сашенка.
Вот помню идем мы, как всегда рука об руке, ветер встречный такой холодный весенний, пронизывает наши одежонки, а мне тепло, потому как ты рядом, И даже не знаю, может и мороз бы был, но ощущение того, что ты есть и рядом и есть то, что означает целостность организма, то есть нет тебя и меня-то нет вовсе, так пылинка, пушинка…, летающая меж людей и домов, со своими мыслями устроить жизнь, семью, детей. Ох Господи, чтож это я так размечталась, а жизнь-то другая. Вот когда ты рядом, Сашенка, то нет ни зла, ни злобы человеческой, особливо зависти, от которой на Руси много бед всяких происходит. Зависть — она же, как плесень.
Вот у нас там немного по-другому. Если человеку лучше и он что-то может, то к нему тянутся люди, он вроде как маленький такой Божок, Сашенка. А выход-то просто совсем, нету у Вас в странах СССР частной или личной собственности, будто живете Вы на сене, который внизу, кто-то подпалил, так слегка, тлеет, или мокрый и подгнивает сено. Но ведь только законные конституционные гарантии, Сашенка на личную собственность и могут дать уверенность, чего у Вас как не было, так и не будет. Потому, рассуждая детским умом своим, жадные Вы, а территория у Вас у какая огромная, а поделиться тем, чем пользуетесь — это же никогда. Это так Америка — у которой территорища огромная, да еще есть странны рабски зависящие от них.
Чтой то я отскочила от тебя, вот думаю перлюстрируют это письмо и в почтовый ящик выбросют. Обними меня, помнишь, как это было, ты обнимешь меня и стоим аж 2 часа так, мир умирает, все исчезает… Я плачу… прости… Да жаль будет, так ведь тут мой ты весь в этих словах, строчках. Моих ударах по клавиатуре — ты просто не понимаешь, видимо, что каждое слово, это ведь прикосновение к тебе. Не скучай, так как мы увидимся непременно, и вскоре, не плачь и не мучай душу свою любовью ко мне, так и знай, что люблю я тебя безмерно, проникновенно и безвозвратно, и знаешь, Сашенка, мне ведь и ничего не нужно, абы только ты и был, залезть в твою ладошку и жить там. Прости мои откровенности, но мне без тебя невыносимо печально, грустно, одиноко и так и хочется забыться, чтоб прошло время до встречи нашей.
Твоя Салли
Колонадо, улица Вишневых деревьев, 2А
P. S. Да вот забыла сказать, что купила тебе подарок, чтобы ты носил его с собой на себе и думал обо мне, но ведь я знаю, что мысли твои со мной и не где-то, даже не с мной, а мысли мои — твои, а твои — мои, Сашенка мой.