Дело было в Болгарии, куда я ездил по комсомольской путевке (но за свой счет, блин!) с павлодарской делегацией в далеком уже теперь 1976 году. А конкретно — в Пловдиве.
Когда наша группа, выделяясь ярким гомонящим пятном на фоне одетых преимущественно в черное и серое болгар, шла по мощеным улицам старинного города к какому-то музею, я вдруг почувствовал, что один из моих туфлей начал как-то странно прихлопывать.
Я остановился, вывернул ногу ступней кверху и не поверил своим глазам: подошва отклеилась до самой середины туфли и при ходьбе издавала тот самый странный хлопающий звук. Вот же, перед отъездом только купил!
— Ну ёкарный бабай! — присвистнул я от огорчения. — Этого мне только не хватало.
Стараясь не привлекать к себе внимание всей группы, я догнал руководителя нашей делегации (назовем его Петей Дюбановым) и в двух словах объяснил свою проблему.
Петя, с большой неохотой оторвавшийся от общения на ходу с приставленным к нашей группе гидом — сексапильной болгарочкой Виолеттой с узенькой талией и греховодно круглой попкой, тоже поначалу растерялся.
Но Виолетта, увидев, в чем дело и мило сморщив от смеха свой точеный носик, тут же сориентировалась.
— Через пару шагов здесь должен быть магазин обуви, — сказала она волнующим грудным голосом с очаровательным болгарским акцентом. Да, не случайно комсомольский вожак областного масштаба Дюбанов потерял от нее голову — Виолетта была чудо как хороша.
И в самом деле, прошли всего метров десять, как за большой стеклянной стеной одного из магазинов я увидел стеллажи с выставленными на них туфлями, ботинками, сапогами.
— Иди, выбирай себе башмаки и догоняй нас, — сердито сказал Петя. — Тут всего через квартал музей, где мы будем ждать тебя.
Я быстро-быстро покивал головой и тут же захлопал расклеившимся туфлем в магазин. От обилия обуви разбегались глаза. Но одни, выбранные мной самим, оказались большими, другие, предложенные продавщицей, не понравились.
Наконец, уже взмокший от усилий, потраченных на десяток примерок, я остановил свой выбор на очень ладных светло-коричневых, с мелкими дырочками по всему корпусу, летних туфлях, с достаточно высокими каблуками на конус.
Они оказались западно-германского производства, так ладно сидели на ногах и чудесно гармонировали с моими светлыми штанами, что я тут же влюбился в них. Отсчитав на кассе что-то в пределах двадцати левов, тут же переобулся в новые туфли, а свои старые, всего неделю назад тоже бывшие новыми, переложил в коробку от обновки, затолкал ее в полиэтиленовый пакет и торопливо вышел на улицу.
Глянул вправо, влево — родной группы нигде не было видно. Я швырнул пакет со ставшими старыми туфлями в мусорную урну (который тут же вытащила какая-то тетка) и, тупая каблуками новеньких блестящих, только что приобретенных обуток, помчался в ту сторону, где, как я запомнил, должен был находиться музей.
И очутился на перекрестке. По какой из разбегающихся в разные стороны четырех улиц ушла наша группа? А хрен его знает! И я стал останавливать прохожих болгар и задавать один тот же вопрос: «Где музей, товарищ?»
И меня посылали на все четыре стороны. Потому что, как оказалось, на всех этих четырех улицах были какие-то музеи. Так, шляясь по этим улицам, приставая то к одной пестрой туристической толпе, принимая их за своих, то к другой, я вдруг вышел на привокзальную площадь.
Понять это было несложно: от перрона как раз отходил какой-то поезд, сновали люди с ручной кладью, подъезжали-отъезжали автобусы, такси.
В крайне расстроенных чувствах, я остановился, огляделся, выбирая, куда бы присесть на минутку и перекурить это дело.
Неподалеку, в тени большого дерева с пышной зеленой кроной, стояла группа темноволосых парней на три-четыре усато-носатых особи. Один из них, воровато озираясь по сторонам, подошел ко мне и что-то спросил.
— Извини, друг, не понимаю, — ответил я, извиняющеся разводя руками. — Сам я не местный, заблудился вот.
— А, русска туриста-а! — протянул смуглый незнакомец и неожиданно, отхаркнувшись, плюнул мне под ноги, совсем рядом с носком новенькой блестящей туфли.
«Ни хрена себе! Болгарин, братушка, можно сказать, а задирается, — растерялся я на какое-то мгновение. — Да, не зря все же говорил тот мужик из КГБ, что в одиночку даже в Болгарии лучше не ходить. Вот тебе и «Добре дошли, другари!»
— Ты чё, братушка, перца болгарского объелся? — придя в себя, с веселой злостью спросил я своего обидчика. И хотел было двинуть этого странного недружественного «другаря» в челюсть, но вовремя передумал, помня наставления кагебешника.
Меня ведь пока еще не били, хотя явно провоцировали к активным действиям. Поэтому пока что я решил ограничиться адекватным ответом (а там поглядим!). И тоже плюнул задиравшему его болгарину под ноги. Но попал на его штанину.
Стоявшие в сторонке приятели усатого брюнета, у которого глаза буквально начали наливаться кровью, громко заржали, распугивая бродящих под ногами жирных голубей. Неизвестно, чем бы вся эта история закончилась, но тут хлопнула дверца стоящего неподалеку такси и из жигуленка (в Болгарии таксомоторы тогда сплошь были вазовские) вылез плотно сбитый такой крепыш.
Он что-то сердито сказал усатым парням, и те тут же потеряли ко мне всяческий интерес и неторопливо пошли в сторону вокзала.
— Куда-то едем? — по-русски спросил меня таксист и приветливо улыбнулся. — Спасибо тебе, братуха, что вмешался!.. — обрадованно сказал я, услышав родную речь. И тут же подумал: вот кто мне сможет помочь в моей беде. Таксисты — они народ ушлый, что у нас в Союзе, что, надо думать, и здесь в Болгарии.
— …Хотя я и сам бы с ними расплевался на раз-два.
— Конечно! — хохотнул таксист, колыхнув небольшим пузиком. — Я видел. Добре! Ты молодец!
— Слушай, братуха, а что это были за типы? — польщено улыбнувшись, спросил я. — Какого черта им от меня надо было?
— Это турки, — огорошил меня таксист.
— Какие еще турки? — изумился я. — Как, самые настоящие турецкие турки?
— Самые настоящие, — подтвердил таксист. — Только не турецкие, а болгарские турки. Местные. Они у нас давно живут. И не совсем любят вас, русских. Вернее, совсем не любят. Эти вот хотели тебя немножко побить.
— За что? Что я им сделал? — возмутился я.
— Не ты, а твои прадеды, — напомнил мне таксист.
Фу ты! Я совсем забыл, что как раз в эти дни исполняется сто лет со дня освобождения Болгарии от турок войсками генерала Скобелева. Стало быть, эти, даже не турецкие, а болгарские турки, все еще горят желанием отомстить за то вековой давности поражение?
Ну и дела! Это ж я, выходит, был всего в полушаге от нового грандиозного русско-турецкого побоища! Хотя нет — получилось бы татарско-турецкого!
И ничего в этом странного бы не было — мои предки, хотя и были в контрах с русскими до взятия Казани, после много лет служили и воевали сначала в царской, а потом и советской армии.
Так что не исключено, что и здесь, на болгарской земле, они тоже дрались с турками сто лет назад бок о бок с тысячами других солдат славного скобелевского экспедиционного корпуса.
— Так мы куда-то едем? — вежливо прервал мои сумбурные размышления таксист.
Выслушав меня Христо, немного подумал и выложил свое соображение: лучше не метаться по городу, а вернуться к отелю и ждать там. Я тоже подумал и согласился.
Спустя полчаса мы уже были на месте, у отеля на берегу прекрасного озера, название которого я, к сожалению, забыл. Я еще раз сердечно поблагодарил Христо за помощь, и когда тот назвал свою сумму за поездку — что-то около пяти левов, протянул ему купюру номиналом в два раза больше и попросил оставить сдачу себе.
Но Христо лишь улыбнулся и молча отсчитал сдачу.
— Больше не теряйся, братушка! — пожимая мне руку, пожелал он на прощание. — И не трогай, я тебя прошу, наших турок! Им и так сто лет назад досталось…
Мы одновременно расхохотались, и Христо, продолжая смеяться, дал по газам, и юркий жигуленок помчался обратно в Пловдив.
Я огляделся. Среди прогуливающихся по мощеным и асфальтированным дорожкам, сидящих на лавках редких туристов и любующихся видами крутых, поросших густым зеленым лесом горных склонов, в каньоне которых покоилось изумрудное озеро с покачивающимися на его поверхности лодками, катерками, ребят из моей группы не было. Да и знакомого автобуса не было видно. Значит, еще и не подъехали.
Я присел на свободную лавку, закурил и стал любоваться этим горным озером, на которое можно было смотреть, не уставая, часами. «Интересно, а что за рыба в нем водится? — пришла в голову мне, выросшему на Иртыше большому любителю рыбалки, эта вполне ожидаемая мысль. — С кем бы из местных договориться, чтобы хоть пару раз закинуть удочку?»
И тут я увидел поднимающийся по дороге к отелю натужно рычащий знакомый автобус. За рулем топорщил усы наш угрюмый шофер Стоян — ну, до чего же болгары, как, впрочем, и турки, любят усы! — а рядом с ним светилась красная физиономия Пети Дюбанова со спадающими на лоб всклокоченными светлыми волосами. Даже слишком светлыми, чем еще сегодня утром. Похоже, Петя немного поседел.
Я радостно помахал ему рукой: мол, я уже здесь, Петя, все в порядке. Но Петя явно не разделял моей радости. И когда автобус подкатил к месту стоянки и с тяжелым вздохом остановился, первым из него выскочил именно Петя и со сжатыми кулаками бросился ко мне.
— Ну чё, тебе прямо сейчас в глаз дать? — сдавленным от злости голосом сказал Петя.
— Не советую, Петя, — спокойно ответил я. — Тут вот недавно некоторые турецкие товарищи на меня уже покушались…
— Так ты еще чего-то натворил?! — взвыл Петя, своей искушенной комсомольско-секретарской задницей чувствуя неприятности, которые сулили ему на родине здешние похождения этого свалившегося ему на голову обалдуя из какой-то районной газетки, о существовании которой он ранее и не подозревал.
Петя обессилено шлепнулся рядом со мной.
— А еще корреспондент! Вот сообщу твоему редактору…
— Ну, и чего ты сообщишь моему редактору? Как вы бросили меня в чужом иностранном городе? И из-за вас меня, одинокого, турки чуть в заложники не взяли?
— Какие, на фиг, турки, зачем в заложники?
— Зачем, зачем… Чтобы наше правительство пересмотрело итоги русско-турецкой войны!
Каким бы ни был замороченным и основательно разозленным Петя — шутка ли, вся группа, кто пешком, а кто на автобусе, целых три часа моталась по Пловдиву, надеясь отыскать отставшего от группы своего туриста, то есть меня, — но в чувстве юмора ему отказать было нельзя.
И он так заразительно хохотал, когда я пересказывал ему свои похождения, что скоро нас окружили и остальные члены группы.
Забыв, что всего с полчаса назад сговорились объявить мне бойкот, они потребовали повторить рассказ. И когда я изложил, еще более приукрасив, свою невероятную историю, хохот стоял такой, что недоумевающие туристы разных страны и народов высовывались даже из окон отеля… И я был прощен.
Хотя что я такого сделал-то?..