Случилось это, когда я уже работал в районной газете. Практически сразу после армии начал пописывать туда, редактору понравилось и он пригласил меня в штат. Сначала корреспондентом, а через год назначил даже заведующим сельхозотделом.
Я без конца мотался по району, поскольку в подчинении у меня зачастую был только один корреспондент — я сам, и собирал материал на всякие сельскохозяйственные темы.
В очередную командировку поехал с водителем Ермеком на редакционном «Москвиче» накануне своего дня рождения — мне через три дня должно было стукнуть целых двадцать пять лет!
После интервью с директором об успехах и проблемах хозяйства, он накрыл у себя дома дастархан, и вот там-то, после пары стопочек, я и проговорился о своем грядущем дне рождения.
Директор, уже тоже подвыпивший, тут же возжелал мне что-нибудь презентовать к грядущему событию. И отдал распоряжение продать мне барана по себестоимости, что было равносильно подарку, поскольку эта тучная «бяшка» (на самом деле — овца, а не баран), весом около сорока килограммов, обошлась мне всего что-то около двадцати рублей. Которых у меня с собой не было и которые я обещал потом переслать с оказией. Ну, вот такие у нас были доверительные отношения — директор знал, что я не обману.
Мы с шофером затолкали робко сопротивляющуюся овечку в багажник, предварительно устлав днище куском кошмы — позаимствовали у работников кошары, в которой и был выбран этот крупный представитель мелкого рогатого скота. И, распрощавшись с гостеприимными хозяевами совхоза, поехали обратно в райцентр.
Но поскольку в багажнике «Москвичка» у нас сейчас возлежала овца, которой, уж извините меня за эту душераздирающую подробность, предстояло быть закланной на мое двадцатипятилетие, мы с Ермеком решили, минуя райцентр, проскочить в мою деревню, к родителям. До нее было всего 25 километров по асфальту, ничтожное расстояние для легковушки.
Почему в деревню, а не к себе домой? Ну, где бы я держал это животное до часа икс в обычной двухкомнатной квартире? На балконе, что ли? И там же с ней расправился? Сам? Да ни за что!
И вообще, день рождения я хотел отметить с родителями и немногочисленными родственниками, и мне с женой и дочкой проще было на выходной приехать в деревню, чем им всем табором тащиться ко мне в райцентр.
Так что овечке, хотела она того или не хотела, предстояло совершить, в общей сложности, семидесятикилометровое путешествие.
И мы ехали себе и ехали, весело болтая о том, о сем, пока мне вдруг не стало тревожно.
— Слушай, — сказал я Ермеку. — Что-то тихо там, в багажнике. Баран наш не задохнется?
— Да ну! — беспечно махнул свободной рукой водитель. — Я свой багажник знаю, он весь щелястый. А молчит — на то он и баран…
Но все же, когда мы уже проехали половину пути, я попросил Ермека остановить машину. Когда открыл багажник и поймал на себе печальный взгляд овцы, стало как-то не по себе. В общем, жалко стало мне эту овечку. Я спустился с шоссе и нарвал травы посочнее рядом с лесопосадкой.
-Кушай, Бяшка (так для себя я назвал это симпатичное животное, уже обросшее к концу лета, после весенней стрижки, плотной шубкой пепельного цвета)! — сказал я, протягивая овце пучок травы.
Бяшка лишь вздохнула и положила голову, с наползающим на темные глаза курчавым шерстяным чубчиком, на кошму.
«Мама ее непременно еще раз острижет, прежде чем папка зарежет…» — почему-то подумалось мне, и я зябко передернул плечами.
-Пить, наверное, хочет, — сообщил вылезший из-за руля Ермек. — Жара вон какая стоит.
Да, несмотря на то, что было уже пять часов пополудни, солнце палило вовсю. Жестяной кузов «Москвичка» накалился так, что до крыши или капота было небезопасно прикоснуться.
— Заедем ко мне домой, напоим овечку, — решил я. — А то еще даст дуба в дороге.
Ермек хотел было что-то возразить, но промолчал. Еще бы он не промолчал — а кто целых два раза спасал его в ГАИ от верного лишения прав (один из двоих наших райцентровских автоинспекторов был моим соседом)?
Подъехали к моему дому по улице Ленина. Я сбегал к себе на второй этаж — жены и дочери пока дома не было, — вынес в ковше воду.
Бяшка пить отказывалась и все так же укоризненно смотрела на меня своими грустными глазами и время от времени тяжело вздыхала. Эти вздохи рвали мне душу.
— Давай вытащим овечку из багажника, пусть немного разомнется, — предложил я Ермеку. — Может, и попьет потом, стоя-то…
Мы взяли Бяшку в четыре руки за шерсть и, под любопытствующими взглядами редких прохожих, выволокли животное из багажника, поставили на землю.
Овечка тут же попыталась удрать, но Ермек цепко удерживал ее за шерсть. А я подсунул под нос животного ковш, и Бяшка с присвистом стала пить.
Напоив овцу и дав ей попереминаться с ноги на ногу еще пару минут, мы затолкали ее обратно в багажник и поехали дальше. То есть — ко мне в деревню.
По дороге Ермек, уже с явным неудовольствием, еще пару раз по моей просьбе останавливал машину, и я заглядывал в багажник, чтобы убедиться, что Бяшке едется нормально.
— Ты с ней уже, как с родной, — насмешливо заметил Ермек. — Как теперь резать ее будешь?
— Почему я? Отец зарежет, — машинально заметил я. И тут же заскучал, представив, как отец валит Бяшку набок, вяжет ей ноги и, жестко надавив коленом на часто вздымающийся от испуганного дыхания бок овцы, протягивает к ее шее холодное острое лезвие ножа.
Для него это привычное дело — он, обеспечивая нашу немаленькую семью мясом, загубил таким образом не одну животину. Для того всякий скот и выращивался в нашем подворье.
Но я все острее чувствовал, что мне не хочется гибели этой дурашки-Бяшки, которую меня угораздило купить пару часов назад в совхозе, вырвать ее из нестройных, скученных рядов собратьев, затолкать в багажник и увезти от родной отары за десятки километров только затем, чтобы под водку употребить ее плоть в пищу на свой день рождения.
Но не возвращаться же с овцой обратно в совхоз и, тем более, не выпускать на волю одну — очень скоро ее прибрали бы чьи-то чужие руки. Да и вон, впереди, уже видна околица моей деревни…
Когда мы подъехали к отчему дому, я, не дожидаясь, пока это сделает кто-то из домочадцев, сам распахнул ворота во двор, чтобы Ермек смог загнать «Москвичок».
А когда, завидев нас в окно, во двор вышли удивленные и обрадованные мать с отцом и младшая сестренка — визит мой был неожиданным, так как обычно я приезжал в деревню на выходные, да и не на служебной машине, а автобусом, — я картинно распахнул перед ними багажник легковушки и сказал:
-Вот, дорогие мои, привез вам в подарок высокопородную овцу, казахский меринос называется. Шерсти с нее тебе будет, мама, столько, что хватит на носки нам всем. И это… ягнят она вам исправно таскать будет.
— Хорошее дело, — довольно кивнула головой моя мама, большая любительница вязать. — Сколько уже говорю папе: давай овец снова заведем, так нет, не хочет возиться с ними. А чего там возиться: все лето в стаде будут, а на зиму сена им совсем немного надо…
-Бэээ! — впервые за эти часы подала свой голос, приподняв кудрявую голову из жестяного узилища, Бяшка.- Бээээ!
— Какая красивая! — ахнула сестренка. — Да выпустите же ее отсюда! А я пойду, ей в палисаднике свежей травки нарву…
Вот так Бяшка стала основоположницей нового небольшого бараньего коллектива в подворье моих родителей.
А мяса на мой день рождения отец и так добыл — когда это было проблемой в деревне?