Июльской белой ночью сидел я с удочкой на берегу Нижней Тунгуски. А неподалеку расположились на камушках две девицы в купальниках. По их громким голосам и развязному смеху было понятно, что они не случайно задержались на бережку — в руках их время от времени посверкивали стаканы. Выпив, покурив и поболтав, тунгусские наяды с визгом лезли в реку. Довольно часто приходилось курить и мне — табачный дым хоть немного отгонял липучую мошкару.
И тут одна из дам, грациозно обходя камни, пошла в мою сторону.
— Мужчина, у вас закурить не будет? — жеманно спросила девушка. — А то у нас сигареты кончились.
— Закуривайте, мадам! — протянул я гостье кепку, в которой у меня лежало курево.
— Вы что, издеваете-е-сь? — озадаченно протянула «мадам». — Сами это курите!
— Ну, так я и курю, — пожал я плечами и вытащил из реки очередного ельца. А дамы вскоре оделись и ушли, обиженно поглядывая в мою сторону.
«Ну и фиг с вами! «, — подумал я, закуривая в очередной раз и все же с некоторым сожалением глядя девицам вслед, неспешно поднимающимся по крутой многометровой деревянной лестнице в поселок…
Да, забыл упомянуть: история эта случилась в начале девяностых годов, когда в стране перестало хватать много чего, в том числе и табачных изделий. И в кепке у меня, столь любезно предложенной полуголой девице, лежали распечатанная пачка махорки и стопка аккуратно нарезанной писчей бумаги для свертывания цигарок.