Недавно гостил у меня мой хороший знакомый, бывший начальник Байкитского РОВД в Эвенкии подполковник в отставке Григорий Федорович Яловец.
Мы познакомились с ним в начале 90-х, когда я был заведующим отделом экономики в газете «Эвенкийская жизнь», а Григорий Федорович в звании майора возглавлял уже упомянутый РОВД. Мне нередко в те годы приходилось летать в Байкит из окружного центра Тура (между ними — 300 километров) в командировки. Григорий Федорович к тому времени уже был известен мне как нештатный корреспондент нашей газеты, часто писавший в «Эвенкийскую жизнь» о работе милиции, о своих отличившихся сотрудниках.
У него была неистребимая тяга к журналистике. Вот на этой почве мы и сдружились. Надо ли говорить, как приветливо он встречал приезжающих в его поселок журналистов окружной газеты, в том числе и меня. И свой старенький уазик (если он был на ходу) мог дать на час-другой, чтобы корреспондент имел возможность крутануться по райцентру в сборе материала, и на «чашку чая» пригласить, и какую другую помощь оказать (а начальник районной милиции — это, как вы понимаете, лицо в небольшом поселке очень влиятельное).
В двухтысячных он ушел в отставку, семью отправил на материк, в Украину, то ли в Донецкую, то ли в Харьковскую область. Сам же затем объявился у нас в Туре, уже в качестве адвоката — Григорий Федорович не пожелал почивать на пенсионном покое, да и пенсия у него была не шибко жирная. Жил в семье дочери, помогал ей растить любимую внучку, которую он любовно называл «Киндерсюрприз» — за ее пристрастие к этому германскому шоколадному бренду.
Дружба наша продолжалась: Григорий Федорович продолжал писать в газету, теперь уже отчеты с судебных процессов, статьи на правовые темы, и мы их с удовольствием печатали. Уже в Туре он подготовил и издал в Красноярском издательстве «Буква» три небольших сборника очерков и рассказов о жизни и работе возглавляемого им райотдела милиции, о своей родословной, в чем я ему немного помогал. Естественно, частенько встречались мы и в неформальной обстановке, мотались в тайгу по грибы…
Затем семейные обстоятельства потребовали его присутствия дома, на Украине, и он уехал. А вскоре и я вышел на пенсию и перебрался из Туры в Красноярск. С Григорием Федоровичем мы изредка перезванивались, но не виделись — как-никак, между нами лежали тысячи километров.
И вот недавно он позвонил и сообщил, что находится… в Красноярске! Остановился у взрослой уже внучки и очень хотел бы со мной увидеться.
— Федорыч, жду! — радостно закричал я в трубку. — Пиши адрес…
Жены дома в это время не было — она уехала навестить мать свою, тещу мою, в Кызыл-Орду, так что, как ни грустно это было, посидеть нам с Яловцом предстояло вдвоем.
Григорий Федорович добрался до меня где-то через час. Мне этого времени хватило, чтобы накрыть непритязательный, но вполне разносольный стол.
Но вот в домофон позвонили и, нажав кнопку, я услышал знакомый бодрый голос: «Открывай давай! Ишь, за железную дверь спрятался…»
И спустя пару минут, после дружеских рукопожатий и объятий, мы уже сидели за нашим холостяцким столом, выпивали, закусывали и оживленно разговаривали. И тут Григорий Федорович рассказывает мне такую историю, от которой я чуть не сполз под стол.
Нет, о впечатлениях потом, сначала сама история, которую я попробую по возможности точно передать со слов моего собеседника:
«Осенью это было, в середине 90-х. Понадобилось мне зачем-то в авиапорт, зачем — уже не помню. Пошел пешком — уазик наш в очередной раз сломался, стоял на ремонте. Конечно, можно было привлечь кого-нибудь, чтобы отвез меня. Но такая погода в тот день хорошая стояла, что я решил прогуляться перед обедом пешочком.
Там у нас есть тропинка, которая прямиком ведет в порт, правда, все в горку, но зато в таком живописном месте, что, кажется, шел бы да шел по ней. Ну вот, иду и я иду. А в одном месте надо перейти по мостику через небольшой ручеек. Взошел я на этот мостик, и вижу: прямо подо мной, из ручья торчит рукоятка гири, синенькой такой, похоже, новой совсем. Лежит она себе — хотя, вернее, стоит, ведь рукояткой кверху, — так красиво, и прозрачные воды ручья омывают её со всех сторон.
Остановился я, задумался. Откуда здесь гиря? Да еще совсем новая? Если бы, скажем, кто-то из байкитян-физкультурников захотел выкинуть надоевшую ему гирю, он выкинул бы ее в худшем случае за забор или оставил у себя во дворе для какой-нибудь хозяйственной нужды — гвозди там на ней выравнивать или в качестве гнета для засола капусты, грибов, но никак не потащил бы ее сюда, за километр. Да и старая у него гиря была бы, с облезшей краской. А эта новая. Значит, что? Гиря эта, скорее всего, из магазина? Выходит, у нас в поселке была кража? Что ж, будем искать и ловить…"
А в маленьком, спокойном поселке в таежной глуши даже кража гири — уже ЧП! И, вернувшись из авиапорта в отдел, майор Яловец первым делом послал пару сотрудников к месту нахождения гири, чтобы те сели в засаду и дождались, когда похититель вернется за гирей — неужели он ее оставит тут, такую новенькую?
Сам же занялся опросом продавщицы магазина культтоваров, откуда могла быть похищена гиря. Но продавщица стояла на своем: «Кражи у нас не было! А вот неделю назад какой-то заезжий чудак купил одну гирю…»
А теперь я рассказываю. Мы с фотокором Володей Грошевым незадолго до этого вылетели в очередную командировку как раз Байкит. Смотались на пару дней на буровую, «обсосали» все более или менее значимые организации в самом райцентре — материала набралось выше крыши. Можно лететь домой. Обошли напоследок местные магазины. В «Культтоварах» увидел коренастую, в 24 килограмма, гирю. А я еще с Экибастуза взял за правило заниматься по утрам силовой зарядкой. Естественно, с собой из Казахстана ни гирю, ни гантели не привез. В Туре же их в продаже почему-то не оказалось, и я все тягал какие-то самодельные железяки.
Обрадовался, купил гирю. От гостиницы до аэропорта — с километр, и все в горку. В день отлета ждем обещанную нам из администрации района машину. А ее нет. Звоним, говорят — сломалась. У нашего друга начальника райотдела милиции Яловца машина тоже не на ходу — как сговорились, блин!
— Михалыч, — говорю я Грошеву, — надо топать. А то опоздаем на самолет.
Опаздывать не хочется. Мы и так уже вторую неделю сидим в Байките, Светка оборвала все телефоны, разыскивая меня.
Михалыч тащит свою и мою сумки, я с пыхтеньем волоку, то и дело меняя руку, гирю. Окружающая нас чудная природа через свои приметы сообщает о порче погоды: туман, низкая облачность, мокрый снег… Нехорошее предчувствие жмет мне грудь, или это просто спазм натруженной грудной мышцы? Что ни говори, а гиря хоть и всего на полтора пуда, но тяжелая, зараза. Особенно — на дальней дистанции.
Но через полчаса мы, распаренные, задыхающиеся, уже в порту. Ждем рейса. Народ вокруг делает вид, что не замечает моей гири — мало ли какие чудаки прилетают в Байкит.
Отправку самолета из-за погодных условий переносят раз, другой, третий. Потом вообще дают отбой до завтра. Сидим на жестких лавках в самых расстроенных чувствах. Народ же быстро рассосался, позакрывались и все немногочисленные службы порта. Надо идти обратно в гостиницу. А гирю оставить негде. Бросить же жалко, давно о такой мечтал. Решаю тащить ее с собой, благо теперь идти под горку. Бодро насвистывая сквозь стиснутые зубы, колобком качусь в поселок.
Наутро в порт идем заранее, не спеша, поэтому и гирю тащить как будто легче. Однако и сегодня повторяется та же самая история — самолет раз за разом отбивают, погода безнадежно испортилась. Снова возвращаемся в опостылевшую гостиницу.
С гирей я будто бы уже сросся и даже непринужденно помахиваю ею на ходу. И неожиданно для себя делаю невероятное, на первый взгляд, предположение: наше невезение оттого, что я всюду таскаю за собой эту чертову гирю. А она снова страх как тяжелая, потому что мы уже отмахали с полкилометра от порта, шея у меня взмокла и колючий шарф неприятно натирает ее.
Я мгновенно раздражаюсь на себя, на гирю, на весь белый свет, и ухаю эту опостылевшую железяку с мостика, по которому мы сейчас проходим, прямо в ручей. Гиря вздымает фонтан брызг и скорбно замирает на дне неглубокого и прозрачного ручья. А с моих плеч будто гора свалилась.
Самое интересно ждет нас на следующий день. С утра к гостинице подкатывает машина администрации — починили. Мы с комфортом добираемся до порта. Погода как по заказу солнечная и тихая, посадка в самолет проходит по расписанию. И я пожалел, что вчера так безобразно обошелся с гирей: вот донес бы ее снова до гостиницы, сегодня она бы уже летела со мной в Туру. А с другой стороны, вдруг бы эта гиря послужила той самой последней каплей для перегруза самолета, который повлек бы за собой какие-то нехорошие последствия? Ну ее, эту гирю, пусть себе лежит в ручье!
Но, как видим, долго она там не лежала. Буквально через день-другой, как мы улетели, ее и обнаружил своим зорким оком начальник райотдела милиции. Разобравшись в ситуации — гиря все-таки была не украдена, а куплена и кем-то зачем-то брошена, — засаду Яловец, конечно, снял, а гирю, как бесхозную, велел освободившимся милиционерам доставить в райотдел. Может, когда-никогда, хозяин и объявится…
Икая от смеха, я сказал Яловцу:
— Я — хозяин той гири!
И рассказал Григорию Федоровичу историю приобретения и вынужденной утраты злосчастного атлетического снаряда. Теперь пришла очередь изумляться и хохотать Яловцу. Когда мы, наконец, отсмеялись и выпили еще по стопке, я спросил:
— Ну и куда ты потом девал эту гирю, Федорыч?
— Да куда? — похрустывая огурчиком, сказал он. — Оставил у себя в кабинете. Сам по утрам перед началом работы и перед уходом домой выжимал ее раз по десять, и всех сотрудников, кто по разным служебным делам заходил ко мне, заставлял отжать минимум как по пять раз. А кто в чем-то провинился — того приговаривал и к двум-трем подходам. И ничего народ втянулся, сами уже добровольно шли ко мне, чтобы потягать ее. А кто и в магазин направился, прикупить себе кто гантели, кто гирю, так что культмагу нашему даже пришлось делать дополнительные заказы. Ну, а когда ушел в отставку и уволился, забрал гирю с собой. И сейчас она у меня дома в Белгороде — я же туда с нашей беспокойной неньки Украины переехал. Так что захочешь вернуть себе гирю — приезжай, отдам!
-Нет, дорогой Григорий Федорович, — сказал я. — Дарю ее тебе, раз уж такое дело. А взамен прошу разрешения написать рассказ про эту гирю. Не возражаешь?