Три с половиной года назад подошла моя очередь по государственной квоте на стентирование. На всякий случай поясню, что это такое, хотя и не сомневаюсь, что народ у нас и без того просвещенный. Итак, стентирование коронарных сосудов сердца проводится для их расширения. В такой операции обычно нуждаются люди или перенесшие инфаркт, или находящиеся недалеко от этой беды.
Операция эта нетравматичная, через прокол в сосуде на бедре или руке «в устье суженной коронарной артерии вводится специальный катетер, через который проводится тонкий металлический проводник под наблюдениями на мониторе.
Проводник снабжен специальным баллончиком, размер которого подбирается в соответствии с особенностями суженного участка. На баллончике смонтирован в сжатом состоянии стент, который обязательно совместим с органами и тканями человека, гибкий и упругий, подстраивающийся под состояние сосуда.
Введенный баллончик на проводнике раздувается, стент расширяется и вдавливается во внутреннюю стенку. Для полной уверенности в том, что стент расширился правильно, баллон раздувается несколько раз. Затем баллон сдувается и удаляется из артерии вместе с проводником и катетером. Стент остается и сохраняет просвет сосуда.
Понятно? То есть благодарю этому стенту, а то и сразу нескольким, сердце вновь начинает получать кровь по насильно расширенным артериям в необходимом для нормальной работы режиме.
У страдающего стенокардией человека уходят боли из сердца, исчезает одышка и наступают другие благостные моменты, в том числе и полноценная сексуальная жизнь, без тревожного ожидания, что в самый ответственный момент можешь свалиться с жены (или у кого кто) с инфарктом, а и то вовсе склеить ласты.
Вот один такой стент мне и должны были поставить в Красноярском краевом федеральном кардиологическом центре. Ну, про то, что сам Центр, простроенный, кстати, сравнительно недавно, представляет собой самое современное медицинское учреждение в крае, с вышколенным персоналом, оснащенный ультрасовременным оборудованием, наверное, тоже нелишне будет упомянуть.
В палатах здесь лежат всего по два человека, есть и одиночные.
Когда я «сдался» в кардиоцентр, там царила непонятная суматоха. Впрочем, я на это особенного внимания не обратил. Моей задачей было — скорее попасть на стол к хирургу и также по возможности быстро выписаться домой; как и всякий нормальный человек, в больнице я лежать не люблю.

В палате на двоих (с небольшим плазменным телевизором на стене, холодильником, душевой комнатой и туалетом, с предусмотрительно вмонтированными в разных местах кнопками для экстренного вызова медсестры, панелью над кроватью с целым рядом каких-то хитрых розеток, разъемов для подключения какого-то оборудования) я оказался один.
Если бы не шныряющие туда-сюда работники Центра в синей медицинской униформе, да бродящие, как лунатики, и придерживащие рукой все еще болезненные места операционных разрезов на груди после шунтирования граждане, можно было подумать, что это — гостиница средней руки.
Только я расположился, как в палату пришла мой лечащий врач-кардиолог, приятная такая, моложавая и рыженькая особа с зелеными русалочьими глазами. На бейджике было написано ее имя — Александра Болотова.
Александра попросила вкратце рассказать мне о своем самочувствии и ощущениях на этот момент, я сделал это еще короче, сказав — «да нормально все!». Врач померила мне давление, сказала — «Действительно хорошо, завтра будем оперироваться». Что меня очень порадовало — вот это оперативность так оперативность! Правда, к этому моменту я готовился несколько месяцев, пока собрал все необходимые документы, прошел все анализы и обследования, консультации.
После ужина в палату буквально бегом вошел довольно молодой еще врач (в Кардиоцентре, как я смог заметить, почти весь медицинский и обслуживающий персонал состоит из молодых и чрезвычайно вежливых людей), и почти весело сказал:
—  Завтра с утра ничего не есть, будем готовить вас к операции. И скажу вам по секрету: возможно, вас будет оперировать японский профессор!..
И сказал японское имя или фамилию, которое я сходу не смог запомнить. Наверное, от волнения. Он что, это ученый самурай из Японии, специально ради меня прилетел? Чтобы сделать мне здесь харакири? За что? Что я ему сделал?
Поток моих сумбурных мыслей оборвала пришедшая ближе часам к десяти вечера молоденькая медсестра с маской на лице (впрочем, маска не могла скрыть ни ее молодости, ни смазливости). Она приветливо сказала мне:
— Пройдемте на клизму.
— Но операция-то не полостная, — переполошился я, вспомнив, что из себя представляет эта процедура- Через прокол же, под местной анестезией… Зачем здесь клизма?
— Больной, вы сегодня у меня не один! — строго сказала медсестра. — Итак, я вас жду.
Ну что ж, клизма так клизма. На что не пойдешь ради укрепления здоровья.
Процедурная была шагах в десяти от моей палаты. Конфузливо улыбаясь, я улегся боком на покрытую клеенкой холодную кушетку.
— А штаны-ы? — укоризненно пропела медсестра. Ах, да, штаны-то надо спустить, иначе же у нас с ней ничего не получится…

Получив порцию слабительного, подхватился с кушетки и, не глядя на медсестру с улыбающимися карими глазами поверх марлевой повязки, мелким шажком зарысил в свою палату. Едва успел прикрыть за собой дверь, как мощный позыв оскорбленного кишечника бросил меня на унитаз…
Облегченный, свалился на койку. И немного посмотрев телевизор в одиночестве (ко мне пока так никого и не заселили), заснул. Во сне медсестра снова домогалась меня с зажатым в ее руке здоровенным наконечником клизмы. Проснулся с дурными предчувствиями.
Забежал вчерашний озабоченный врач:
— Не завтракать, ждать! — скомандовал он, закрепив распоряжение взмахом длинного хирургического пальца.
Ну, ждать, так ждать.
Вот уже и завтрак прошел, дело к обеду. А за мной никто не идет. Вот и обед пролетел мимо меня со свистом. Высунулся из палаты — коридору бродят с такими же недоуменными лицами еще несколько человек. Выясняется, что у них тоже на сегодня назначена операция, но пока никого не вызывают.
Перед тихим часом в палате появилась старшая медсестра, будничным голосом сообщила: операция перенесена на завтра, так как сегодня был какой-то симпозиум или коллоквиум с участием заезжих медицинских светил.
Ох, не зря мне снилась медсестра со смазанным штуцырем — через пару часов после ужина, который я с жадностью проглотил, как оголодавший зверь, на пороге палаты появилось очередное прелестное медицинское создание в обтягивающих длинные ноги синих штанишках и натянутой на груди такой же блузке, с маской на лице.
— На клизму! - прозвучала знакомая уже команда.
— А завтра операция точно будет? — на всякий случай осведомился я, выключая телевизор и поднимаясь с кровати.
— Вы в плане, — пожимает плечиками создание. Сегодня не та, что была вчера. Но тоже ничего. Хотя какая мне разница, кто мне будет совать в попу шланг от клизмы. Главное, чтобы это было нежно…
На ходу утешаю себя тем, что клизма — это в любом случае полезно, ведь при этом происходит очищение внутренних органов. А тут уже, выходит, двойная польза организму!
Эта девчонка толк в клизмах знает! Вставая с кушетки и натягивая штаны, даже галантно ее поблагодарил.
Однако кишечник тут же заявил свое «фи!», и я, теряя тапочки, помчался в палату.
Позвонила жена. Интересовалась, что да как. Рассказал. Утешала, что клизмы — это действительно полезно. Согласился. Опять лег спать с пустыми внутренностями. Спал плохо. Проснулся, еще шести не было. Желудок бурчит, как Зюганов на единоросов.
Пошел на всякий случай в туалет — оказалось, нечем. Попытался снова заснуть — не получилось. А тут и больница проснулась, зашаркали швабами технички, забегали с уколами сестрички. Аппетитно запахло овсянкой. Завтрак! И этот мимо. Потому что меня пока кормят здесь другими «завтраками».
И не только меня. Медсестра «утешила», сообщив на мой законный вопрос: «Доколе?», что нас, плановых операбельных больных, собралось что-то уже около десятка (оперируют здесь на нескольких столах, стентирование вообще поставлено на поток, операция в среднем длится от 45 минут и больше. Мне нужно было поставить только один стент. И вот из-за одного этого неполного часа я торчу здесь уже двое суток!).
-Сегодня, надеюсь, меня прооперируют, — хмуро спросил я на обходе врача.
— Да, вы у нас в плане, ждите, — уклончиво сказала она.
Я обреченно уткнулся в сканворд. Блин, хоть бы кого подселили, а то и словечком перекинуться не с кем.
— Вот здесь располагайтесь, — сказала выросшая на пороге палаты плотная няня. Из-за ее крутого плеча выглядывал худощавый рыжеусый мужичок. Он сел на аккуратно заправленную постель, по-птичьи завертел головой, осматривая палату.
— На стентирование? — спросил я его.
— Чего? А, ну да, - кивнул головой мой сосед. Он оказался очень неразговорчивым. Но все же выяснилось, что у него уже стоят два стента, после инфаркта. Но делали их ему еще в Новосибирске, так же по квоте. Пришла нужда поставить еще один, на соседней артерии. А поскольку это нужное дело с декабря 2011 наладили уже и в Красноярске, его из Назаровского района направили сюда.
— Все ближе, да и дочь здесь замужняя живет, всегда можно на пару-тройку дней остановиться, — поделился он со мной своими соображениями.

Прихватив станок, сосед отправился в туалетную комнату брить пах — ему сказали, что он в плане на завтра. Я побрился еще дома. Но если операцию мне раз за разом будут откладывать, то как бы мне не пришлось снова взяться за станок.
Вспомнилось, как перед коронарографией (обследовании артерий перед операцией через прокол в бедре), которую мне проводили в краевой больнице, я лежал на каталке в коридоре перед операционной в живой очереди.
Одних закатывали, других выкатывали и везли обратно в палаты, где нужно было неподвижно пролежать не меньше суток, чтобы прокол в артерии хорошенько зажил.
Нас было человек пять-шесть, все голые, завернутые в простыни, как в тогах — ну чисто собрание сената в Древнем Риме. И тут чего-то зашел разговор, кто, где и как брил пах перед операцией.
Один мужичок вдруг беспокойно завозился и присел на своей каталке, свесив ноги.
— А что, надо было с обеих сторон брить?
Мужики переглянулись.
— Ну да.
— А я только слева побрил — сказали, с этой стороны катетер вводить будут. И что теперь?
По коридору в это время проходила дюжая медсестра.
Недобрившийся повторил свой вопрос ей.
Та задумалась на секунду. Потом сказала:
— Ну что, пошли ко мне в процедурную…
Мужик сполз с каталки, поплотнее оборачиваясь в простыню.
— Только вот станка у меня нет, — уточнила медсестра. — Но ничего, ты же мужик, потерпишь. Я тебе пинцетом общиплю…
Мужик, шлепая босыми подошвами, тут же дунул вдоль коридора в сторону отделения, где были наши палаты.
— Я щас… Я сам… — задыхаясь, бормотал он на ходу под наш жизнерадостный хохот.

Но смех смехом, а за мной все не идут. Из коридора потянуло аппетитными запахами -это раздатчица развозила по палатам на специальной тележке упакованный в пластиковые германские контейнеры горячий обед. Кормят в Кардиоцентре, надо признать, очень даже прилично, и никакой тебе столовой — все доставят прямо к кровати.
Так, а что же со мной? Где моя каталка для операционной?
Зашла старшая медсестра. Будничным тоном говорит:
— Ваша операция перенесена на завтра.
И, не выслушивая меня — я только было возмущенно открыл рот, — вышла из палаты. И тут же после нее зашла раздатчица, неся в руках два контейнера, для меня и моего соседа:
— Обедать!
Она поставила контейнеры на стол и вернулась к тележке.
Я махнул рукой и открыл крышку своего контейнера — так, рассольник и котлета с гречкой, салат, кисель.
С удовольствием поел, и чувство возмущения и обиды тут же куда-то улетучилось. В конце концов, все равно мне, рано или поздно, поставят этот чертов стент. Значит, не так еще плохи мои дела, если операцию откладывают раз разом, значит, есть у этого сложного и громоздкого медицинского аппарата по имени Кардиологический центр дела боле важные.
Конечно, если бы я прямо вот тут начал у них помирать, они немедля поволокли бы меня в операционную. А я же пока ничего. Вон даже обед с каким аппетитом уплел.
Из душевой вышел хмурый сосед. Сказал, что весь порезался, пока брился. Я ему сказал, чтобы не расстраивался — до утра все затянется, и показал на стол: вон твой обед. Нормальный, между прочим.
Виктор Петрович — он так назвался, — вздохнул, сел за стол и, громко сопя, стал задумчиво хлебать рассольник.

Я почитал прихваченные с собой еженедельники — «АиФку», «Комсомолку», — и не заметил, как уснул. Да так крепко, что проснулся только перед ужином. Никому я пока не был нужен здесь, никаких лекарственных процедур у меня не было, вот никто и не беспокоил особо.
Сосед на своей кровати тоже вовсю высвистывал явно простуженным носом незатейливую мелодию. И тут пришла моя докторица Александра.
— Ну, вы у нас уже человек опытный, — сказала она. — Все уже знаете. Так что за ужином особо не усердствуйте, а с утра ни пить, ни есть. Завтра операция.
Ага, щас! Знаем мы этим ваши «завтраки»! Я слопал весь ужин, состоящий из куриной голени и приличной порции картофельного пюре, запив все это дело чашкой горячего чая.
И довольный, как удав, перебрался из-за стола на постель, переваривать только что проглоченный харч. Под бормотание телевизора закемарил. И подскочил как ужаленный при знакомой команде:
— На клизму!
Медсестра была позавчерашняя — та самая, длинноногая и хорошенька, звалась Оленькой. Грубить ей было как-то не с руки. Да и было у нас с ней уже это, так чего уж тут ваньку валять. И я безропотно поплелся в клизменную.
Оленька была само очарование и предупредительность. Она действовала точно и безукоризненно. Когда влившаяся через штуцырь жидкость стала распирать мне требуху и искать выход, я, натянув штаны, все же еще успел пошутить:
— Оленька, а поцеловаться?..
Но на большее меня не хватило. Едва не сшибив выходящего из нашей палаты Петровича, я залетел в сортир. Вскоре меня сменил сосед. Спать мы с ним улеглись совершенно опустошенными.

Наступил третий день моего пребывания в Кардиоцентре. И он оправдал мои ожидания — в районе одиннадцати утра меня таки повезли на операцию.
Сжимая в руке под простыней конвертик с диском, на котором было записано последнее исследование моих артерий на коронарографии, я смотрел в проплывающий надо мной блестящий масляной краской потолок коридора, и старался думать о приятном.
Ну, о том, например, что истязания меня клизмами, наконец, закончились, и я скоро буду дома, и мы со Светиком должным образом отметим 8 марта — до него оставалось всего несколько дней.
В операционной меня подкатили к какому-то громоздкому, негромко гудящему аппарату, обвитому кабелями и проводами, с монитором.
Около него стояли два человека в хирургических костюмах, с масками на лицах. Один из них — похоже, ассистентка, — сноровисто подготовила лежащее перед ней тело к операции: смазала йодом место прокола, обезболила. И в дело вступил хирург.

Я чувствовал, как он проколол мне бедро и стал вводить в артерию катетер. За всем, что происходит в моем теле, он внимательно наблюдал через монитор, я же, как ни пытался разглядеть, что там — не мог: мне запретили активно двигать головой.
Боли не было, только неприятно подергивало место прокола, через которое к моему сердцу, вернее, к суженному просвету в артерии двигался катетер.
Вот он поерзал-поерзал и остановился, а хирург буквально влип в монитор. Потом врач вздохнул и катетер, чуть подавшись назад, вновь стал штурмовать забитый сосуд.
Хирург возился со мной что-то подозрительно долго, что-то иногда бормотал себе под нос, ассистентка время от времени промокала ему лоб салфеткой — все как в кино, ей Богу!
Неожиданно я стал ощущать боль в области сердца. Сначала несильную, а потом все ощутимей и ощутимей. Я закряхтел.
— Что такое? — спросил врач.
— Больно в сердце, — признался я.
— Больно? — обеспокоенно переспросил он и сделал небольшое движение кистью руки. И боль тут же ушла — видимо катетер отвели от проблемного места назад.
— У нас с вами сложный случай, - наконец признался мне хирург. — Пока что я ничего сделать не могу. Полежите тут пока, отдохните, я скоро.

Он ушел, а я загрустил. Это что же получается? Если стент мне не поставят, значит, придется делать аорто-коронарное шунтирование. А я за эти два дня насмотрелся на прооперированных по этому поводу. У них огромные, на всю грудь, багровые швы, у кого-то торчат тоненькие дренажные трубочки.
Они ходят очень тихо, сгорбившись и прижимаю одну руку к операционному шву. А кто так и вообще не ходит, а ездит на инвалидных колясках.
Все это свидетельствовало об одном: операция эта полостная, довольно тяжелая и с большим реабилитационным сроком. Понятно, что если вопрос встанет о шунтировании — никуда я не денусь и лягу под нож, жизнь дороже. Но, ой, как этого не хотелось! Пока…
Мои тягостные раздумья прервал хирург. Он вернулся в сопровождении еще одного врача, они посмотрели на монитор, потом отошли в сторонку и недолго посовещались, о чем — я не мог расслышать.
Да конечно же, о том, как успешно завершить операцию — главнее задачи для них в этот момент просто не могло быть. Иначе что же — цельных три вставленных мне клистира пойдут насмарку? Большей несправедливости на свете просто быть не могло!
Но вот хирург вернулся, что-то скомандовал ассистентке, она склонилась надо мной и сказала, что сейчас меня введут в лекарственный сон, и все будет хорошо. Она уколола меня в вену, и я заснуть не заснул, а как бы поплыл. И сквозь этот полусон снова почувствовал легкие уколы боли в сердце, но такие… совсем легкие, что можно было не обращать на них внимания и продолжать дремать. А вскоре я расслышал веселый голос хирурга:
— Ну вот и все, поздравляю: у нас получилось!

Я не стал расспрашивать хирурга, с какой же он такой сложностью встретился? Скорее всего, просвет в артерии настолько сузился (ведь я после коронарографии я почти год дожидался своей квоты на операцию, и ситуация за это время в моем моторе могла кардинально измениться), что почти не было шансов пробиться сквозь это проблемное место для установления стента, и дело могло окончиться моим инфарктом здесь же, на столе.
Однако ребята сумели добиться благоприятного исхода операции, раздвинули стенки артерии и поставили стент. В результате сердце мое забилось ровнее, боль из него при ходьбе и прочих делах ушла, и я снова стал чувствовать себя полноценным человеком, за что низко кланяюсь оперировавшим меня медиками и всему персоналу кардио-хирургического отделения 1 Красноярского федерального Кардиоцентра. В частности, хирурга, к.м.н. Дмитрия Столярова, врача-кардиолога Александру Болотову, ну и самого заведующего отделением, к.м.н. Дмитрия Шматова.

Домой они меня, правда, отпустили не сразу — сутки пришлось пролежать почти без движения, чтобы не дай Бог не открылось место прокола в артерии — частью в реанимации, остальные часы у себя в палате. Еще двое суток я пробыл под наблюдением врачей, и 4 марта 2012 года благополучно отбыл домой с приехавшими за мной женой и сыном. Так что праздник мы провели вместе.
Да, спросите вы, а что же японский гость? Был он, был! Уже дома, в новостной ленте я нашел сообщение об этом событии. Действительно, как раз в эти дни в Красноярском кардиоцентре с мастер-классом находился ведущий японский рентгенхирург с мировым именем профессор Тошийя Мурамацу, возглавляющий сердечно-сосудистый центр госпиталя Йокогамы.
Это ведь именно японцы придумали метод реканализации — то есть без большой операции, без остановки сердца открывать закрытый холестириновой бляшкой просвет коронарной артерии.
И японский профессор таки самолично провел за эти пару дней на сердцах выбранных ими восьмерых больных красноярцев операции по стентированию артерий.
Я, выходит, в этот список не попал. Да какая, собственно, разница? Это японское медицинское светило так и заявило, цитирую: «Я не ожидал увидеть в России такую клинику с самым современным оборудованием, грамотными врачами, которые владеют всеми необходимыми технологиями в сердечно-сосудистой хирургии. Приятно, что все врачи общались со мной на свободном английском языке».
Так что наши кардиологи — великолепные специалисты, это говорю вам я, лежавший у них на операционном столе и получивший необходимую помощь даже тогда, когда она казалась неосуществимой.
Ну, а клизмы… А что клизмы? Это штука очень даже полезная!