А сны мои сбывались веще.
Я жгла себя… надежды… вещи. И становилась жёстче, резче — стальной и твёрдой, как орех.
Чтоб сохранить внутри живое, настолько нежное, святое, чтобы меня под скорлупою не источил ни червь, ни грех.
Вновь замыкалась. Уходила,
отринув всё, что сердцу мило, то, что сгорело и остыло и опостылело вконец.
Но впав в тупую отстранённость, всё продолжала слышать голос —
так заполняет Солнцем полость в яйце намеченный птенец.
…
Ещё не видимый… неявный,
в желтке дрожащий тонким…