Часть седьмая

В тот день весть о предательстве Находчивого распространилась в джунглях, чему, с одной стороны, способствовала мартышка, оповестившая об этом, можно сказать, все верхние этажи джунглей, а с другой стороны, конечно, Возжаждавший.
Кролики пришли в неистовое возбуждение. Некоторые говорили, что этого не может быть, хотя в жизни всякое случается. Они от всего сердца жалели Задумавшегося. В то же время они испытывали чувство стыда и тайного облегчения одновременно.
Они чувствовали, что с них наконец свалилось бремя сомнений, которые им внушал Задумавшийся. Неизвестная жизнь в условиях желанной безопасности и нежеланной честности казалась им тяжелей, чем сегодняшняя, полная мрачных опасностей, но и захватывающей дух сладости проникновения на огороды туземцев.
И чем сильней они чувствовали тайное облегчение, тем горячей они жалели Задумавшегося и возмущались неслыханным предательством.
И хотя они, честно говоря, всегда не любили следовать его мудрым советам, теперь, когда его не стало, они искренне почувствовали себя осиротевшими. ОКАЗЫВАЕТСЯ, ДЛЯ ЧЕГО-ТО НУЖНО, ЧТОБЫ СРЕДИ КРОЛИКОВ БЫЛ ТАКОЙ КРОЛИК, КОТОРЫЙ БЫ НАСТАВЛЯЛ ИХ НА ПУТЬ ИСТИННЫЙ. ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ НЕ СОБИРАЛИСЬ ИДТИ ПО ЭТОМУ ПУТИ.

К вечеру почти все взрослое население кроликов собралось на Королевской Лужайке перед дворцом. Кролики требовали чрезвычайного собрания.
Дело попахивало бунтом, и Король, прежде чем открыть собрание, велел страже прочистить запасные выходы из королевского дворца. Всегда во время таких тревожных сборищ он приводил в порядок запасные выходы.
— Чем лучше запасной выход.
Говаривал Король среди Допущенных.
— Тем меньше шансов, что он потребуется…

На этот раз положение было очень тревожно. Как всегда, перед началом собрания над королевским сиденьем был вывешен флаг с изображением Цветной Капусты.
Несмотря на то, что цвета в изображении Цветной Капусты на этот раз были смещены самым таинственным и многообещающим образом, кролики почти не обращали внимания на знамя. Иногда кое-кто взглянет на новый узор Цветной Капусты с выражением бесплодного любопытства и, махнув лапкой, окунается в ближайший водоворот бурлящей толпы.

Наконец кое-как удалось установить тишину. Король встал. Чуть пониже него стоял Находчивый, испуганно зыркая во все стороны своими глазищами.
— Волнение мешает мне говорить.
Начал Король скорбным голосом
— В толпе прозвучали страшные слова… Меня, отца всех кроликов, обвинили чуть ли не в предательстве.
— Не чуть ли, а именно в предательстве!
Выкрикнул из толпы Возжаждавший.

— Пусть будет так.
Неожиданно уступил Король.
— Я выше личных оскорблений, но давайте выясним, в чем дело…
— Давайте!
Кричали из толпы.
— Долой!
Кричали другие.
— Чего там выяснять!

— Итак…
Продолжал Король
— почему Глашатай попал на Нейтральную Тропу?
Да, да, я лично его послал. Но для чего?
К сожалению, друзья мои, по сведениям, поступающим в нашу канцелярию, резко увеличилось количество кроликов, без вести пропадающих в пасти удавов.
Из этого неминуемо следует, что удавы в последнее время обнаглели.
Возможно, до них дошли слухи о новых теориях Задумавшегося, и они решили продемонстрировать силу своего смертоносного гипноза.

Что же нам оставалось делать?
Показать врагу, что мы притихли, впали в уныние?
Нет и нет!

Как всегда, на гибель наших братьев мы решили отвечать сокрушительной бодростью духа!
Нас глотают, а мы поем!
Мы поем, следовательно, мы живем!
Мы живем, следовательно, нас не проглотишь!!!
(В этом месте раздались бешеные аплодисменты Допущенных к Столу и Стремящихся быть Допущенными. По какой-то странной ошибке позднее во всех отчетах об этом собрании эти аплодисменты были названы «переходящими во всеобщую овацию». Возможно, так оно и было рассчитано, потому что Король в этом месте остановился, может быть ожидая, что аплодисменты перейдут в овацию. Но аплодисменты, не переходя в овацию, замолкли, и Король продолжал говорить.)

— …И вот наш Глашатай с песней был послан на Нейтральную Тропу, где он должен был, как это, кстати, записано в нашем королевском журнале, пропеть в ритме марша текст на мелодию «Вариации на тему Бури»!

— Текст! Текст!
Бешено закричали кролики из толпы. Некоторые из них свистели в пустотелые дудки из свежего побега бамбука.
(Это считалось нарушением порядка ведения собрания и каралось штрафом, если королевская стража находила свистевшего. Но в том-то и дело, что стража обычно не находила свистевшего, потому что свистевший тут же съедал свой свисток, если к нему приближалась стража.)

— Текст, собственно говоря, сочинил наш придворный Поэт.
Сказал Король, озираясь, и, как бы случайно найдя его в числе Допущенных к Столу, кивнул ему.
— Пусть он зачитает свой божественный ритм.

Поэт уже давно рыдал о судьбе Задумавшегося, проклиная в душе коварство Короля, который навязал ему написание этого стихотворения.
Но ему надо было думать о своей судьбе, и он, продолжая всхлипывать по поводу гибели Задумавшегося, быстро сообразил, кстати, не без намека Короля, как выпутаться из этой истории.
Он вышел вперед и заявил:
— Текст, собственно говоря, условный… Он должен был прозвучать…
— Мы не знаем эти тонкости.
Перебил его Король.
— Ты зачитай кроликам то, что ты написал.
— Пожалуйста.
Сказал Поэт и с каким-то презрительным смущением задергал плечом.
— Собственно говоря, я хотел предварить текст некоторыми пояснениями.
Мне удалось найти своеобразный фонетический строй, который своей угнетающей бодростью давит на победную психику удавов, то есть я хотел сказать…
— Текст! Текст! Текст!
Закричали кролики и засвистели в свои бамбуковые свистульки.
— Не надо ничего объяснять…
— Я, собственно говоря, хотел предварить.
Сказал Поэт и, еще раз дернув плечом, прочел:

Пам-пам, пим-пим, пам-пим-пам!
Ля— ля, ли-ли, ля-ля!
Пим-пам, пам-пам, пим-пим-пам!
Но буря все равно грядет!
Вот, собственно, что он должен был пропеть, разумеется, на мелодию «Вариации на тему Бури».
Поэт сел на свое место, поглядывая на небо в поисках случайного буревестника.

— Вариации вариациям рознь.
Грозно подхватил Король его последние слова и, обратившись к Находчивому, спросил:
— А ты что пел?
— Это же самое.
Пропищал Находчивый, потрясенный предательством Короля и Поэта.

Как и всякий преданный предатель, он был потрясен грубостью того, как его предали. Он не мог понять, что грубость всякого предательства ощущает только сам преданный, а предатель его не может ощутить, во всяком случае с такой силой. Поэтому любой преданный предатель, вспоминая свои ощущения, когда он предавал, и сравнивая их со своими ощущениями, когда он предан, с полной искренностью думает: все-таки у меня это было не так низко.

Не успел потрясенный Находчивый пропищать свое оправдание, как сверху раздался голос мартышки.
— Неправда!
Закричала она, свешиваясь с кокосовой пальмы.
— Я все слышала, и моя дочка тоже!
— Мартышка все слышала!
Закричали кролики.
— Пусть мартышка все расскажет!
— Братцы-кролики.
Кричала мартышка, глядя на воздетые морды кроликов
— Друзья по огородам туземцев!
Мы с дочкой сидели на грушевом дереве возле Нейтральной Тропы. Я ее обучала вертикальному прыжку…
Я ей говорю, чтобы при вертикальном падении прочно захлестывался хвост…
— Не надо! На черта нам сдался твой вертикальный прыжок!
Стали перебивать ее кролики.
— Ты нам про дело говори!
— Хорошо.
Несколько обидевшись, кивнула мартышка.
— Раз вы такие эгоисты, я это место пропущу…
Так вот, обучаю я дочку… и вдруг слышу — по тропе идет Глашатай и поет такую песню:
Задумавшийся некто
На холмике сидит.
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па
И Ля— ля-ля-чий Брод.
Но буря все равно грядет!

В толпе кроликов раздался страшный шум возмущения, свист, топание.
— Предатель! Предатель!
Доносились отдельные выкрики.
— Некто — это наш Задумавшийся!
— Я сразу же поняла, что он предает Задумавшегося!
Закричала мартышка.
— И тогда же плюнула ему в лицо!
— Молодец, мартышка!
Закричали кролики.
— Смерть предателю!

— Так исказить мой текст!
Воскликнул Поэт, в самом деле искренне возмущенный искажением своего текста.
Он дважды предатель, подумал Поэт, исказив мой текст, он предал меня, а потом уже предал Задумавшегося.
Почувствовав себя преданным, он окончательно забыл о доле своей вины в предательстве Задумавшегося: какой он предатель, если он сам предан!

Король гневно смотрел на Находчивого. Кролики постепенно притихли, ожидая, что он скажет ему.
Значит…
Мрачно обратился к нему Король.
— Ты так пел:
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па!
И Ля— ля-ля-чий Брод?
— Да.
Еле слышно признался Находчивый.
— А разве я тебя учил так петь?
— Нет…
Начал было Находчивый испуганно.
— Вы просили…
— Молчи!
Крикнул Король.
— Отвечай перед народом: ты внес отсебятину в текст или не внес?!

— Внес…
Сокрушенно кивнув головой, подтвердил Находчивый. Ведь он и в самом деле пропустил в третьей строчке слово, на котором настаивал Король.
— Внес отсебятину…
С горестным сарказмом повторил Король.
— И куда внес? В королевский текст?
И когда внес?
Внес именно сейчас:
-когда, с одной стороны, напирают удавы,
-а с другой стороны, никогда раньше опыты по выведению Цветной Капусты не были так близки к завершению.

— Король не виноват!
Закричали кролики с удвоенной энергией, радуясь, что им теперь не надо бунтовать.
— Да здравствует Король! Негодяй внес отсебят ину!

— Почему внес?
Закричал Король, вытянув лапу обвиняющим жестом.
— Не мне отвечай, отвечай всему племени!
— Братцы, помилосердствуйте.
Закричал Находчивый.
— Каюсь! Каюсь!
Но почему так получилось?

Я все время думал над тем, что нам рассказал Задумавшийся.
Мне очень, очень понравилось все, что он нам рассказал про гипноз. Я ему поверил всем сердцем.
И я решил: чем быстрей он докажет нашему Королю и нам, что он прав, тем лучше будет для всех.
Я же, братцы-кролики, не знал, что так получится…

— Кто тебя просил?
Кричала возмущенная толпа.
— Предатель, негодяй!
— Пустите меня.
Раздался истошный крик вдовы Задумавшегося.
— Я выцарапаю глаза этому Иуде!

— Простите, братцы!
Вопил Находчивый.
— Нет прощения предателю.
Отвечали кролики.
— Удав тебе братец!
* * * * *
Тут наконец поднялся Возжаждавший и произнес лучшую в своей жизни речь. Он рассказал о последних минутах Учителя.
Он рассказал все, что видел, и все, что слышал.
Многие кролики, слушая его рассказ, тяжело вздыхали, а крольчихи всхлипывали.
Плакала даже Королева. Она поминутно подносила к глазам капустные листики и, промокнув ими глаза, отбрасывала их в толпу кроликов, что, несмотря на горе, каждый раз вызывало в толпе кроликов смущенный ажиотаж.

Возжаждавший страстно призывал кроликов развивать в себе сомнения во всесилии гипноза и тем самым продолжать великое дело Задумавшегося.
В конце своей прекрасной речи он обрушился на Короля.
Он сказал, что даже если Глашатай и внес отсебятину, то Король, выбирающий в Глашатаи предателя, не достоин быть королем.
Поэтому, сказал он, надо наконец воспользоваться кроличьим законом, которым кролики почему-то никогда не пользуются, и при помощи голосования узнать, не собираются ли кролики переизбрать своего Короля.
В самом конце речи Возжаждавший обещал на глазах у всего народа в ближайший праздничный день пробежать туда и обратно по любому удаву.
Эту пробежку он посвящает памяти Учителя.

Когда он кончил говорить, огромное большинство кроликов неистово аплодировало ему.
По их мордам было видно, что они не только готовы переизбрать Короля, но и довольно ясно предвидят будущего.
Однако и те, что рукоплескали, и те, что воздерживались, с огромным любопытством ждали, что же будет делать Король.
В глубине души и те и другие хотели, чтобы Король как-нибудь перехитрил их всех, хотя сами не могли дать себе отчета, почему им так хотелось.

Ну вот хотелось, и все!

Король, покинув свое королевское место, даже как бы махнув на него лапой, хотя и не махнув, но все-таки как бы махнув, что означало, мол, я его вам и без голосования отдам, с молчаливой скорбью стоял, дожидаясь конца рукоплесканий.
— Кролики.
Наконец спокойно сказал он голосом, отрешенным от собственных интересов,
— Предлагаю, пока я — король, минутой всеобщего молчания почтить память великого ученого, нашего возлюбленного брата Задумавшегося, героически погибшего в пасти удава во время проведения своих опытов, которые мы, хотя и не одобряли теоретически, материально поддерживали…
Вдова не даст соврать…

— Истинная правда, кормилец!
Завопила было вдова из толпы, но Король движением лапы остановил ее причитания, чтобы она не нарушала торжественности скорби.
Кролики были просто потрясены тем, что Король сейчас, когда речь идет о его переизбрании, хлопочет о Задумавшемся, а не о себе.

Все стояли в скорбном молчании.
А между тем прошла минута, прошла вторая, третья, четвертая…

Король стоял, как бы забывшись, и никто не смел нарушить молчания. Как-то некрасиво, неблагородно говорить, что минута молчания давно истекла.
Это был один из великих приемов Короля вызывать у народа тайное раздражение к его же кумирам.
Король, как бы очнувшись, сделал движение, призывающее кроликов расковаться, вздохнуть всей грудью и приступить к неумолимым житейским обязанностям, даже если эти обязанности означают конец его королевской власти.
— А теперь.
Сказал Король с благородной сдержанностью.
— Можете переизбрать своего Короля.
Но по нашим законам перед голосованием я имею право выразить последнюю волю. Правильно я говорю, кролики?
— Имеешь, имеешь!
Закричали кролики, растроганные его необидчивостью.

— Кого бы вы ни избрали вместо меня.
Продолжал Король.
— В королевстве необходимы здоровье и дисциплина. Сейчас под моим руководством вы исполните производственную гимнастику, и мы сразу же приступим к голосованию.
— Давай.
Закричали кролики.
— А то что-то кровь стынет!

Король взмахом лапы приказал играть придворному оркестру и, голосом перекрывая оркестр, стал дирижировать производственной гимнастикой.
— Кролики, встать!
Приказал Король, и кролики вскочили.
— Кролики, сесть!
Приказал Король и энергичной отмашкой как бы влепил кроликов в землю.
— Кролики, встать! Кролики, сесть! Кролики, встать! Кролики, сесть!
Десять раз подряд говорил Король, постепенно вместе с музыкой наращивая напряжение и быстроту команды.

— Кролики, голосуем!
Закричал Король уже при смолкшей музыке, но в том же ритме, и кролики вскочили, хотя для голосования и не обязательно было вскакивать.
— Кролики, кто за меня?
Закричал Король, и кролики не успели очнуться, как очутились с поднятыми лапами.
Все, кроме Возжаждавшего, вытянули вверх лапы.

А кролик, случайно оказавшийся возле Возжаждавшего, вдруг испугавшись, что его в чем-то заподозрят, вытянул обе лапы.

Королевский Счетовод начал было считать вытянутые лапы, но Король, переглянувшись со своим народом и исключительно демократическим жестом показывая свое общенародное пренебрежение всякими там крохоборскими подсчетами, махнул лапой: дескать, не надо унижать алгеброй гармонию.

— Кролики, кто против?
Уже более ласковым голосом спросил Король.
И тут только Возжаждавший поднял лапу. Король доброжелательно кивнул ему, как бы одобряя сам факт его выполнения гражданской обязанности.
— Кролики, кто воздержался?
Спросил Король, голосом показывая, что, конечно же, ему известно, что таких нет, но закон есть закон, и его надо выполнять.
Дав щедрую возможность несуществующим воздержавшимся свободно выявить себя и не выявив таковых, Король сказал:

— Итак, что мы видим? Все — за. Только двое — против.
— А кто второй?
Удивились кролики, оглядывая друг друга и становясь на цыпочки, чтобы лучше оглядеть толпу.
— Я второй.
Сказал Король громко и поднял лапу, чтобы все поняли, о ком идет речь. После этого, взглянув на Возжаждавшего, он добавил:
— К сожалению, народ, поддерживая меня, нас с тобой не поддерживает…
— Во дает!
Смеялись кролики, чувствуя нежность к Королю оттого, что он, Король, зависит от их, кроликов, голосования, и они, простые кролики, его, Великого короля кроликов, не подвели.
Сам Король снова пришел в веселое расположение духа. Он считал, что когда-то придуманная им производственная гимнастика при внешней простоте на самом деле — великий прием, призванный освежать слабеющий время от времени рефлекс подчинения.

— Продолжаю свои нелегкие обязанности.
Сказал Король, благодушествуя и подмигивая народу.
— Что скажут кролики по поводу предложения Возжаждавшего?
— Зрелища! Зрелища! — закричали кролики радостно.
— Значит, туда и обратно?
Спросил Король у Возжаждавшего, подмигивая народу.
— Туда и обратно!
Серьезно ответил Возжаждавший.
— Значит, туда внутрь и обратно наружу?
Спросил Король под хохот кроликов.
— Нет,
Спокойно отвечал Возжаждавший.
— Туда и обратно снаружи.
— Удава по соему выбору или по любому?
— По любому.

— Кролики.
Обратился Король к народу.
— Для наглядности зрелища выбираем удава подлинней?
— Подлинней!
Закричали кролики.
— Так будет интересней!
— Хорошо.
Сказал Король.
— Придется договориться с Великим Питоном… Но учти, Возжаждавший, удав согласится на такое унижение только с правом на отглот.
— Разумеется.
Спокойно сказал Возжаждавший.
— Я посвящу пробег памяти незабвенного Учителя.
— Конечно.
Отвечал Король.
— Как только договоримся с таким Питоном, мы устроим зрелище для всего нашего племени.
— Да здравствует Король! Да здравствует Учитель! Да здравствуют зрелища!
Кричали кролики, окончательно всем довольные.

— Кстати, как быть с предателем Задумавшегося?
Сказал король и поманил к себе Находчивого, который, пользуясь тем, что Король и кролики отвлеклись, тихонько уполз в толпу, хотя и не осмелился скрыться в ней.
Находчивый вышел из толпы и стоял перед кроликами, опустив голову.
— Смерть предателю!
Закричали кролики, увидев Находчивого и снова все вспомнив.
— Не можем.
Сказал Король задумчиво.
— Мы вегетарианцы.
— А что, если его скормить тому удаву, по которому будет бежать Возжаждавший?
Спросил один из кроликов.
— Остроумно.
Согласился Король.
— Но не можем, потому что мы вегетарианцы.
Да и научный опыт не получится.
Какой же риск быть загипнотизированным, если удав будет заранее знать, что ему выделили другого кролика.
— Я, как Учитель.
Гордо заявил Возжаждавший.
— Могу рисковать только собой.

— Предлагаю.
Сказал Король
— Предателя навечно изгнать в пустыню… Пусть всю жизнь грызет саксаулы…
— Пусть грызет саксаулы!
Повторили ликующие кролики.
— Убрать и сопроводить.
Приказал Король, и двое стражников поволокли Находчивого, который смотрел на Короля и Королеву и на всех Допущенных прекрасными глазами тонущего котенка.

— Обманщик.
Сказала Королева, сожалея, что не успела насладиться этими теперь даром пропадающими глазами.
— Сам сказал: «Никогда», — а сам съел мой подарок.
— Он молодой, ему хорошо саксаулы грызть.
Сказал Старый Мудрый Кролик.
— А представляете, если б меня выслали туда?
Старый эгоист, глядя на пострадавшего и вспоминая, что и он мог пострадать, требовал к себе сочувствия, словно пострадал именно он.

Когда Находчивого волокли сквозь толпу, снова раздался истошный голос вдовы.
— Убивец!
Закричала она и рванулась к Находчивому.
— Кто будет кормить моих сироток? Убивец!
Ее едва удалось удержать, и в толпе кроликов поднялся переполох.

Король, воздетой лапой добившись тишины, снова обратился к вдове:
— Твой муж — наш брат, несмотря на наши разногласия…
Мы тебя не оставим.
Твои дети — мои дети.
— В каком смысле?
Встревожилась Королева.
— В самом высоком.
Сазал Король и показал на небо. После этого он показал на вдову и, обращаясь к придворному Казначею, приказал:
— Выкатить ей два кочана капусты единовременно и выдавать по кочану ежедневно с правом замены его на кочан Цветной, как только закончатся опыты, за которыми мы следим и способствуем…
А сейчас, кролики, по норам, спокойной ночи!

По приказу Казначея из дворцового склада выкатили два кочана капусты.
— Благодетель.
Зарыдала вдова, упав головой на оба кочана капусты и одновременно обнимая их с боков, чтобы никто ничего не мог отколупать.
— Молодчина наш Король.
Говорили кролики, разбредаясь по норам.
Некоторые крольчихи с нехорошей завистью глядели на вдову Задумавшегося.
— У других мужья и после смерти в дом тащат.
Сказала одна крольчиха, ткнув лапой в бок своего непутевого кролика
— А ты и живой без толку по джунглям скачешь.
— Милая, и мой при жизни не лучше был.
Неожиданно бодро успокоила ее вдова и, подталкивая лапами,
покатила к норе оба кочана.