ЧАСТЬ 5

…Теперь вернемся к событиям, на которых мы прервали свой рассказ. На следующий день посреди джунглей послышалась веселая песенка:
Задумавшийся некто
На холмике сидит.
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па
И Ля— ля-ля-чий Брод.
Но буря все равно грядет!

Разумеется, это был голос Находчивого. Он уже несколько раз пропел свой нехитрый куплет, но никто на него не отзывался.
Тем лучше, думал Находчивый радостно, я им так запутал эту песню, что тут сам черт ногу сломит. Тем более я на свой риск убрал главное слово в третьей строчке «видны»…
Попробуй догадаться: кто задумался, о чем задумался и кому на пользу то, что он задумался?!
Он еще раз спел свой куплет и, не услышав ни в траве, ни в кустах знакомого омерзительного шелеста, совсем успокоился и пошел еще быстрей.
Если я буду очень быстро идти, то я быстрее пройду Нейтральную Тропу, и ни один удав не успеет понять, о чем я пою, думал Находчивый, сам удивляясь своей находчивости. Теперь он бежал вприпрыжку, напевая на ходу свою песенку, и только иногда останавливался, чтобы перевести дыхание и еще раз убедиться в приятном бесплодии своего пения.

На этот раз Находчивый остановился под сенью дикой груши, росшей у самой Нейтральной Тропы. Здесь он решил передохнуть и заодно полакомиться грушами, падающими с дерева, если дикие кабаны не успели их сожрать.
Как раз в это время две мартышки, мартышка-мама и мартышка-дочка, зацепившись хвостами за одну из верхних веток, раскачивались на груше. Услышав приближающееся пение Находчивого, мартышка-мама перестала раскачиваться и тревожно прислушалась к пению. Мартышка-дочка тоже прислушалась.

— Опять Король кроликов кого-то предает.
Сказала мартышка-мама
— Ну и противный голос у этого Глашатая.
— А что такое «Ля-ля-ля-чий Брод»?
Спросила мартышка-дочка.
— Это Лягушачий Брод,
Сказала мартышка-мама, снова начиная раскачиваться на хвосте.
— Одно утешение (и раз! взмах руками, чтобы усилить раскачку): сколько я их здесь ни вижу, этих Глашатаев, они ненамного (и снова раз! взмах руками, чтобы усилить раскачку) переживают свою жертву.

— ЗНАЧИТ ПРЕДАВАТЬ — ЭТО УБИВАТЬ, ТОЛЬКО НЕ СВОИМИ РУКАМИ?
Догадалась мартышка-дочка,
— Да.
Согласилась мартышка-мама, добившись нужной раскачки.
— ПРЕДАТЕЛЬСТВО - ЭТО ВСЕГДА УБИЙСТВО ЧУЖИМИ РУКАМИ СВОЕГО ЧЕЛОВЕКА, как сказали бы туземцы…

--- А теперь следи за мной. Видишь, как я свободно тело держу? Когда откачнешься на самую высокую точку, отпускаешь хвост и падаешь, ни о чем не думая. Но как только долетела до нужной ветки, легчайшим взмахом забрасываешь за нее хвост, а сама летишь дальше.
Хвост сам захлестывается, и ты прочно повисаешь на ветке.
— А у меня почему-то хвост не выдерживает, и я падаю.
Ответила мартышка-дочка.
— Потому что ты по дороге от страха цепляешься за всякие там лианы.
Объясняла мартышка-мама.
— У тебя не получается скорости захлеста. Запомни, во время вертикального падения главное — скорость захлеста.
Падение — ничего. Скорость захлеста — все. Раз.
Сказала она, усиливая мах и одновременно расслабляя тело и этим показывая, что совершенно не боится за его судьбу.
— Два-три…
Мартышка— мама полетела вниз, придав лицу то выражение безмятежности, которое бывает у туземок, когда они вяжут одежду из шерсти животных.
Но вот хвост ее вяло закрутился за нужную ветку, и через мгновение, сдернутый силой тяжести тела, он намертво зацепился за ветку.
— Понятно?
Спросила снизу мартышка-мама, глядя на свою дочку.
— Понятно.
Ответила дочка не очень уверенно, глядя вниз, где покачивалась ее мама, и еще ниже, где под сенью дерева ходил Находчивый, собирая груши, слетевшие с ветки, за которую зацепилась мартышка-мама.

Поев груш, Находчивый залюбовался резвящимися мартышками. Хорошо им,
вдруг подумал он с грустью, прыгают себе по веткам, и никаких тебе песен, никаких тебе королевских поручении.
— А тебе кто мешает?
Вдруг услышал он голос из самого себя.
— Как кто?
Ответил он громко от неожиданности.
— Надо же стремиться к лучшему, раз природа сделала меня Находчивым.
Он прислушался, ожидая, что голос внутри него что-нибудь ему ответит, но голос почему-то не отвечал.
— То-то же.
Строго сказал Находчивый этому голосу и зашагал дальше.

Он дошел до конца Нейтральной Тропы и повернул назад, думая о том, что это за чертовщина внутри него завелась. Ему было все-таки как-то не по себе.
Главное, что голос этот неожиданно начался и неожиданно замолк. Если ты решил спорить со мной, спорь, думал Находчивый, а иначе что это получается?
То вдруг возник, то вдруг исчез, а у меня настроение портится. Ну, нет, назло тебе спою еще раз:
Задумавшийся некто
На холмике сидит.
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па
И Ля— ля-ля-чий Брод.
Но буря все равно грядет!

Он спел и прислушался к джунглям. Ни один тревожный звук не возник в ближайшем окружении.
Ну вот, еще разочек спою, мысленно сказал он тому голосу, и все, я свободен!
И вдруг он услышал ненавистное шипение в кустах папоротника, и в сторону реки, покачивая вершины папоротников, потянулось, полилось невидимое тело удава.
Мало ли, кто куда ползет, с ужасом подумал Находчивый, пытаясь себя утешить. Нет, нет, я не верю, что он туда ползет!
И чтобы самому себе доказать, что он не верит этому, он стал громко и уже не прерываясь петь свою песню.

А мысли его в это время лихорадочно проносились в голове.
Зачем я не ушел в рядовые, думал Находчивый.
Но я не мог уйти в рядовые, тут же оправдался он.
О, если б я не отъел подарок Королевы, я бы мог уйти в рядовые.
О, если бы я знал, что они и так знают, что я надкусил капустный листик, я бы тогда тоже ушел бы в рядовые.
О, если б, думал он, продолжая петь и возвращаясь по Нейтральной Тропе.

А вдруг этот удав сам по себе полз в сторону реки, может быть, он уже давным-давно куда-то завернул, думал Находчивый, стараясь освободиться от тоски, которая ему была очень неприятна.
А вон и груша, сказал он себе, если мартышки на ней, узнаю у них, не проползал ли здесь удав.
Может, он уже давно завернул в другую сторону.

А между тем мартышка-мама и мартышка-дочка все еще продолжали отрабатывать вертикальный прыжок.
За это время дочка успела свалиться с дерева, потому что у нее опять не получился захлест. Почесывая ушибленный бок, она уныло слушала свою маму, которая посвящала ее в тонкости прыжка.
— Но ведь я сейчас не цепляюсь за ветки, а у меня все равно не получилось.
Говорила она в свое оправдание.
— Именно потому, что ты не цеплялась.
Объясняла ей мартышка-мама, качаясь на хвосте и снизу вверх
поглядывая на дочку.
— Ты еще больше испугалась, и у тебя от страха затвердел хвост. Тогда как во время захлеста хвост должен быть совершенно расслабленным…
Тогда получается достаточное количество витков, полностью обеспечивающих безопасность… Попробуем еще раз…

Мартышка— дочка зацепилась хвостом за ветку и только взмахнула руками для раскачки, как вдруг заметила внизу у самой Нейтральной Тропы ползущего удава.
— Удав!
Крикнула она.
— Я боюсь.
— В сторону реки ползет.
Уточнила мать.
— Уж не Глашатай ли его накликал?!
Воскликнула дочка.
— А кто же еще.
Вздохнула мартышка-мама.
— Давай, он уже достаточно отполз.
— Подожди, мама.
Сказала дочка.
— Я вся дрожу… Как только подумаю, что этот Задумавшийся там сидит на своем холмике, а к нему ползет удав подосланный своими же кроликами, мне делается не по себе…
— Успокойся и еще раз попробуй.
Сказала мартышка-мама
—Значит, теперь главное — расслабить хвост…

Мартышка— дочка почему-то никак не могла успокоиться. А тут вдруг послышались бодрые звуки предательской песни.
Это Королевский Глашатай возвращался назад по Нейтральной Тропе.
— Чего он поет.
Удивилась мартышка-дочка.
—Разве он не знает, что удав уже прополз?
— Еще ка к знает.
Ответила мартышка-мама.
— Это он нарочно, чтобы никто не подумал, что предательство и песня связаны друг с другом…
Мол, он поет сам по себе, а удав сам по себе наткнулся на Задумавшегося…
— До чего ж хитер!
Воскликнула мартышка-дочка.
— Уж не от кроликов ли произошли туземцы?
— Не знаю.
Сказала мартышка-мама, продолжая покачиваться на хвосте и прислушиваться к Нейтральной Тропе.
— Они говорят, будто произошли от нас…

В это время Находчивый подошел к груше и снова увидел все тех же мартышек на все той же ветке дикой груши.
Это были первые живые существа, которых он увидел после своего предательства, и ему было приятно их видеть. Ему вдруг показалось, что в мире ничего не изменилось, в мире все осталось, как было.
Вот дикая груша, как она росла, так она и растет, вот обезьяны на ней, как отрабатывали свой вертикальный прыжок, так и отрабатывают.
И все, все осталось по-прежнему…
Ему вдруг страшно захотелось поговорить с кем-нибудь, хотя бы с этими мартышками.

— Эй, там на дереве.
Крикнул он снизу.
— Тряхни-ка ветку, грушами хочется побаловаться…
Молчание. Только слышалось равномерное поскрипывание ветки, на которой качалась мартышка-мама. И снова Находчивому стало как-то неприятно, скучно.
— Жалко, что ли?!
Крикнул он вверх. Опять молчание. Неужели все-таки удав прополз к реке, где сидит Задумавшийся?

— Слушай.
Крикнул он снова мартышке.
— Здесь никто… не проходил в сторону реки?!
Тягостное молчание. Но мартышка долго молчать не может.
— Ты хотел сказать — никто не прополз.
Наконец ядовито ответила она.
Знает, с ужасом подумал он и в то же время почувствовал злость на эту чересчур развязную мартышку.
— Я хотел сказать именно то, что я сказал,.
Надменно ответил он и замолк.
— Он, какой наглый
Прошептала мартышка-дочка.
— Сейчас я сделаю вертикальный прыжок и плюну ему в лицо.
Решительно прошептала мартышка-мама.
— А ты проследи, как я буду делать захлест…
— Плюнь ему в лицо, мама, плюнь!
Радостно прошептала мартышка-дочка и от волнения заерзала на ветке.

Мартышка-мама раскачалась на хвосте и полетела вниз. Она зацепилась хвостом за самую нижнюю ветку над самой головой Находчивого.
Хрястнула ветка, за которую зацепилась мартышка, и град груш посыпался на землю.
Находчивый от неожиданности страшно испугался и впервые в жизни, несмотря на свою находчивость, не сразу понял, в чем дело.
Он еще не знал, что душа, совершившая предательство, всякую неожиданность воспринимает как начало возмездия.
— Ой Наконец перевел дыхание Находчивый.
— Это ты, мартышка?
— Нет, карающий ангел свалился с небес.
Съязвила мартышка, покачиваясь на хвосте.
— При чем здесь карающий ангел?
Холодно спросил Находчивый. Он уже успел прийти в себя и принять вид, подобающий Королевскому Глашатаю.
— А при том.
Ответила мартышка-мама.
— Что можешь заткнуться со своей песней, потому что кое-кто кое-куда уже давно прополз…
— При чем здесь удав?!
Закричал Находчивый, теряя самообладание.
— Я не позволю! Я Королевский Глашатай! Я буду жаловаться! Я! Я! Я!
— А между прочим, я ничего не говорила про удава.
Сказала мартышка, продолжая качаться на хвосте.
— Нет, говорила!
Закричал Находчивый.
— Это безобразие! Это издевательство над Королевским Глашатаем!
Ты тренируешься над Нейтральной Тропой! Я этого так не оставлю!
А в самом деле, над Нейтральной Тропой тренироваться не положено и вообще лучше с ним не связываться, подумала мартышка.
Отменив обещанный плевок, она молча полезла вверх, а Находчивый пошел дальше, возмущенно жестикулируя ушами и что-то бормоча.

— Ну что, плюнула?
Спросила мартышка-дочка, когда мать долезла до верхней ветки и уселась рядом с дочкой.
— Еще как!
Ответила та.
— А он что?
Спросила дочка.
— А что он? Утерся и пошел.
— Мама.
Сказала мартышка-дочка.
— А что, если я сбегаю, предупрежу Задумавшегося…
— Не стоит вмешиваться.
Ответила мартышка-мама и добавила:
— Да, пожалуй, уже поздно…
— А вдруг успею!
Воскликнула мартышка-дочка.
— У меня ведь очень быстрый горизонтальный прыжок…
— Нет, и все!
Сказала мартышка-мама более строгим голосом.
— Ты еще маленькая, чтобы вмешиваться в такие дела.
— Мамочка, мамочка! Прошу тебя! Я побегу! Я полечу! Я успею!
Умоляла мартышка-дочка свою мать.
— Нет!
Еще строже и непреклонней отвечала мать.
— Ты еще многого не понимаешь… Мне тоже жалко Задумавшегося…
Его учение и для нас представляет интерес… Но он слишком далеко заходит… Слишком…

— А мне его так жалко.
Теперь поняв, что мать никуда ее не пустит, разрыдалась мартышка-дочка.
— Он вот сидит и думает, а его уже предали.
— Что делать.
Вздохнула мартышка-мама и, посадив дочку к себе на колени, стала гладить ее по голове.
— Туземцы говорят, что наука — это такое божество, которое требует жертв… Если кролики перестанут пастись в огородах туземцев, может, встанет вопрос, что и мы должны оставить кукурузу туземцев…
Задумавшийся слишком далеко заходит…
— Но ведь, мама, ты сама говорила, что туземцы от нас произошли.
Напомнила дочка, постепенно успокаиваясь, и потерлась головой о подбородок матери. Так она напоминала матери, чтобы та поискала у нее в голове блох.
— Во-первых, это не я так говорю, это они так говорят.
Сказала мартышка-мама и, щелкая ногтями, стала рыться у нее в голове
— Во-вторых, когда дело касается кукурузы, они, забывая о нашем родстве, травят нас собаками и ставят свои капканы, омерзительные, как пасть крокодила…
Ну что, может, еще раз попробуем вертикальный?
— Только не сегодня.
Грустно отвечала мартышка-дочка.
— Яслишком наволновалась…
— Тогда пошли домой.
Сказала мартышка-мама.
— Расскажем нашим все, что мы видели и слышали… Интересно, чем это все кончится…
— Пошли
Уныло согласилась дочка, и они, перепрыгнув на магнолию, исчезли в глянцевой листве магнолиевой рощи.

А между тем Находчивый уже прошел почти всю Нейтральную Тропу и выбрался на небольшой луг, расположенный недалеко от первых кроличьих поселений. Всю дорогу он думал о случившемся и теперь почти успокоился и забыл про мартышек.
Во— первых, думал он, может, удав полз к реке по своим собственным надобностям.
Во-вторых, может, Задумавшийся прав, и удав не сможет его обработать.
В-третьих, вон какие тучи идут с юга. С минуты на минуту начнется гроза, и Задумавшийся не станет в грозу сидеть на открытом холмике.
И чем больше он находил шансов для Задумавшегося, тем бодрей он становился.

И вот на этом лугу у первых кроличьих поселений он вдруг встретил жену Задумавшегося.
— Ты что тут делаешь?
Спросил он у нее после первых приветствий.
— Да вот клеверок на зиму заготовляю.
Ответила она, вздохнув.
— Мой-то все думает…
— Ты же пособие от Короля имеешь
Удивился Находчивый.
— ДВЕ МОРКОВИНЫ НА ШЕСТЬ РТОВ?
Сказала крольчиха, подняв голову.
— Нет, я благодарна Королю, но все-таки приходится крутиться…
— Должно быть, будет гроза.
Задумчиво сказал Находчивый и посмотрел на небо. В самом деле, очень черные, очень обнадеживающие тучи ползли с юга.
— Так я ведь тут рядом живу.
Сказала крольчиха, мельком взглянув на небо.
— Послушай, а твой, если его застанет гроза, домой приходит?
Вдруг спросил Находчивый.

Тут жена Задумавшегося решила, что Находчивый намекает. Когда-то в молодости они оба были в нее влюблены, но она тогда по молодости выбрала Задумавшегося, о чем теперь очень сожалела.
— Ну, что ты.
Сказала она и махнула лапой.
— Да он там сидит с утра до ночи и думает. Да его днем палкой домой не загонишь…
— Нет, в самом деле.
Спросил Находчивый.
— Там же открытый холмик… Что ж, он будет целый день мокнуть?
— Но я же лучше знаю.
Отвечала крольчиха, заглядывая в глаза Находчивому.
— Так что заходи, угощу, чем Бог послал…
— Нет, спасибо
Сказал Находчивый, наконец поняв ее намек, но решив, что это уже будет слишком, — мне отчитаться надо перед Королем…
— Да.
Вздохнула крольчиха.
— Ты теперь вон какая шишка… Куда тебе к нам…
— А-а-а.
Махнул лапой Находчивый
— Ничего особенного… Ну, допущен, ну, можно вдосталь поесть, попить… Да не в этом, оказывается, счастье…
— Все вы так говорите…
Снова вздохнула жена Задумавшегося,
— А у меня от клевера оскомина… Мой-то дурак тоже мог бы, да не захотел.
— Ну ладно, до свидания.
Сказал Находчивый и двинулся дальше, чувствуя, что настроение у него делается все хуже и хуже.
— До свидания.
Отвечала крольчиха и снова начала косить резцами клевер.
— А то, если надумаешь, заходи… Худо-бедно… Чем Бог послал…
Находчивый как-то неопределенно кивнул и пошел через луг, срезая его так, чтобы выйти поближе к Королевской Лужайке.

Задумавшийся сидел на своем зеленом холмике возле реки. Налево от него расстилались пампасы, а направо был хорошо виден широкий Лягушачий Брод.
Печальными и вместе с тем проницательными глазами следил Задумавшийся за окружающей жизнью. А точнее сказать, проницательными и именно потому печальными глазами следил Задумавшийся за окружающей жизнью.
Вот комар зазевался и слишком низко пролетел над Лягушачьим Бродом, и его схватила лягушка. А там лягушка зазевалась, и ее копьем клюва пронзила цапля. А там цапля, завистливо глядя на другую цаплю, глотающую лягушку, зазевалась, и ее в свою ужасную пасть затолкал крокодил.
А там туземцы сумели поймать в сетку зазевавшегося крокодила, после чего, разрубив его на аппетитные (как им казалось) куски, погрузили в лодку и переправились на тот берег.
Но не успели они доплыть до своей деревни, как одного из них, слишком низко наклонившегося над водой, сумел выхватить из лодки другой крокодил.

— И это они называют жизнью.
Сказал Задумавшийся, кивая сидящему рядом с ним Возжаждавшему.
— Учитель.
Ответил Возжаждавший.
— Все-таки мне кажется, если бы ты в тот раз обещал кроликам сохранить воровство, мы бы выиграли дело. Ты был так близок к победе.
НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ХОТЬ ОДИН РАЗ СОЛГАТЬ РАДИ НАШЕЙ ПРЕКРАСНОЙ ЦЕЛИ?
— Нет.
Ответил Задумавшийся.
— Я об этом много раз думал. Именно потому, что живая жизнь все время движется и меняется, нам нужен ориентир алмазной прочности, а это и есть правда.
Она может быть неполной, но она не может быть искаженной сознательно даже ради самой высокой цели. Иначе все развалится…
МОРЕПЛАВАТЕЛЬ НЕ МОЖЕТ ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ ПО ПАДАЮЩИМ ЗВЕЗДАМ…

— Но ведь победа была так близка, Учитель.
Напомнил Возжаждавший тот великий день, когда кролики чуть не скинули Короля.
— И все-таки нельзя.
Повторил Задумавшийся.
— Ведь если мы победим большую несправедливость по отношению к кроликам, у нас появится возможность избавиться от малой несправедливости по отношению к чужим огородам.
Кроме этого, откроются и другие малые несправедливости в жизни кроликов, в том числе и новые.
Например, кролики могут загордиться, объявить, что они избавили джунгли от страха перед удавами, что они теперь высшие существа…
Мало ли что… И запомни, как только мы освободимся от этой великой несправедливости, для рядового кролика она мгновенно забудется, исчезнет.
И любая из новых мелких неприятностей мгновенно займет те душевные силы, которые отнимал смертельный страх кроликов перед удавами.
Такова жизнь, таков закон обновления тревоги, закон самосохранения жизни.

— Но ведь сейчас получается еще хуже.
Возразил Возжаждавший, чувствуя, что Задумавшийся слишком далеко отходит.
— Кролики остались верны Королю.
— Пока — да. Сознание кроликов развращено великой подлостью удавов. К этой великой подлости они приспособили свои маленькие подлости, в том числе и подлость подворовывания плодов с туземных огородов. Расшатывать это сознание — вот наша нелегкая задача.
— Но где уверенность, Учитель?
Спросил Возжаждавший.
— А если все так и останется?
— Есть нечто более высокое, чем уверенность, — надежда
Отвечал Задумавшийся.
— Вчера я здесь сидел один, а сегодня сюда пришел ты, хотя это невыгодно и опасно.
— Ну, хорошо.
Снова возразил Возжаждавший,
— Не надо было лгать. Но мог же ты промолчать про эти проклятые огороды туземцев?
Мы бы сначала скинули Короля, а потом получили бы самые удобные возможности расшатывать сознание.
— Нет, нет и нет.
Повторил Задумавшийся.
— Я об этом много думал.
Дела всех освободителей гибли из-за этого.
Каждый из них, увлеченный своей благородной задачей, невольно рассматривает ее как окончательную победу над мировым злом.
Но, как я уже говорил, когда исчезнет то, что зло сейчас, мгновенно наступит то, что зло — завтра.
Этого не понимали все немудрые освободители и потому, добившись победы, впадали в маразм непонимания окружающей жизни.
— А мудрые освободители?
Спросил Возжаждавший.

— А МУДРЫЕ ОСВОБОДИТЕЛИ ДО ПОБЕДЫ НЕ ДОЖИВАЛИ.
Усмехнулся Задумавшийся.

— Почему немудрые, победив, впадали в маразм?
Продолжал Задумавшийся.
— Не понимая закона обновления тревоги, они воспринимали забвение освобожденными от того зла, от которого они с его помощью освободились, как чудовищную неблагодарность.
Поэтому они искусственно заставляли освобожденных, склонных забывать о своем освобождении, справлять праздники освобождения.
В конечном итоге освобожденные и освободители проникались тайной взаимностью.

Освободители, думая, что они сделали своих соплеменников счастливыми, но те по глупости этого не могут осознать, старались день и ночь вдалбливать в них это сознание.

Освобожденные, зная, что освобождение не сделало их счастливыми, злились на освободителей за то, что они обещали их сделать счастливыми, но не только не сделали, но еще и заставляют признавать то, чего они не чувствуют, а именно — счастье освобождения.

Потерявшие идеал начинают идеализировать победу. Победа из средства достижения истины превращается в самую истину. Запомни:
ТАМ, ГДЕ МНОГО ГОВОРЯТ О ПОБЕДАХ — ИЛИ ЗАБЫЛИ ИСТИНУ, ИЛИ ПРЯЧУТСЯ ОТ НЕЕ

Вспомни, как любят удавы говорить о своих ежедневных победах над кроликами, и вспомни, как наш лицемерный Король каждое случайное снижение количества проглоченных кроликов удавами объявляет очередной победой кроликов, а каждое повышение количества проглоченных кроликов — временным успехом удавов.

— Вот бы мы его и скинули тогда.
Бил в одну точку Возжаждавший
— Если б ты промолчал, когда дело запахло капустой.
— Нет, нет и нет,.
Так же упрямо повторял Задумавшийся
— Я об этом много думал. Дела всех преобразователей гибли из-за этого…
— Ты это уже говорил, Учитель,
Перебил его Возжаждавший.
— До меня твои мысли доходят лучше, когда ты через какой-нибудь пример из нашей жизни что-нибудь доказываешь…

— Хорошо.
Сказал Задумавшийся и, немного подумав, добавил:
— Вот тебе пример. Представь, что за кроличьим племенем гонится один обобщенный удав. Кролики устали, кролики бегут из последних сил, и вот они приближаются к спасительной реке.
Река их спасет, потому что кролики ее перейдут вброд, а этот обобщенный удав, представь, страдает водобоязнью.
Если кролики добегут до воды, они будут обязательно спасены.
Но многие из них еле волочат ноги. А до реки еще осталось около ста прыжков. Так вот, имеет ли право вожак, чтобы взбодрить выбившихся из сил, воскликнуть:
— «Кролики, еще одно усилие! До реки только двадцать прыжков!»?
— Я полагаю, имеет.
Сказал Возжаждавший, стараясь представить всю эту картину.
— Потом, когда они спасутся, он им объяснит, в чем дело.
— Нет.
Сказал Задумавшийся.
— Так ошибались все преобразователи.
Ведь задача спасения кроликов бесконечна во времени.
Перебежав реку, кролики получат только передышку.
Наш обобщенный удав найдет где-нибудь выше или ниже по течению переброшенное через реку бревно и будет продолжать преследование.
Ведь удав у нас обобщенный, а любителей крольчатины всегда найдется достаточно…

— Значит, я так думаю, надо сохранить право на ложь для самого лучшего случая?
— Нет.
Сказал Задумавшийся
— Такого права нет. Как бы ни были кролики благодарны своему вожаку за то, что он взбодрил их своей ложью, в сознании их навсегда останется, что он может солгать.
Так что в следующий раз сигнал об опасности они будут воспринимать как сознательное преувеличение.
\ Но и вожак, СОЛГАВ ВО ИМЯ ИСТИНЫ, УЖЕ ПРЕДАЛ ИСТИНУ, ОН ЕЁ ОБЕСЧЕСТИЛ. И НАСТОЛЬКО ОН ЕЕ ОБЕСЧЕСТИЛ, НАСКОЛЬКО ОН САМ НЕ СМОЖЕТ ЕЕ УВАЖАТЬ… ОНА ЕГО БУДЕТ РАЗДРАЖАТЬ…

— Господи, как все сложно!
Воскликнул Возжаждавший.
— Что же нам делать?
— Расшатывать уверенность кроликов в том, что удавы их гипнотизируют.
Развивая свою природу, кролик невольно, по слабости, может спотыкаться, даже впадать в огородный разгул, но идеал должен оставаться твердым и чистым, как алмаз.
Я же говорил, что моряк не может ориентироваться по падающим звездам. И дело не в количестве ошибок и заблуждений, а в другом.
Пока кролик, очнувшись от огородного разгула, осознает его как падение, будущее не потеряно.

ПОРАЖЕНИЕ НАЧНЕТСЯ ТОГДА, КОГДА ОН СВОЕ ПАДЕНИЕ СТАНЕТ ОПРАВДЫВАТЬ СВОЕЙ ПРИРОДОЙ ИЛИ ЗАКОНАМИ ДЖУНГЛЕЙ..
ТАК НАЧИНАЕТСЯ ИЗМЕНА ИДЕАЛУ, ЛОЖЬ — ИЗ КОТОРЫХ НЕТ ВЫхОДА.