А когда все те, кто просто тебя любил,
Разойдутся на ночлег по небесным кельям,
Ты поймешь, что сам оставил лишь след чернил
На странице белой,
Что за эту жизнь себя перерос едва
(Хоть попытка и казалась удачней прошлых).
Ты поймешь, что сам — не больше, чем сор-трава
В огороде божьем.
Соберешь в котомку всё, что недосказал,
Улыбнешься невпопад: велико богатство.
И поднимешь к небу высохшие глаза
и прошепчешь:
здравствуй…

Это было так странно. Мне стыдно немного.
То предчувствие крови. Постчувствие власти.
Твёрдый шаг по размытой весенней дороге.
И прищур. И улыбка. И дикое счастье.

Мне для полного вдоха груди не хватало.
Билась пульсом неистовым к хищнику зависть.
Был во рту возбуждающий привкус металла,
и отметки зубов на манке оставались.

На плече — верной тяжестью дружеской длани —
только что обретённый фетиш мой — двустволка.
Каждый звук — не с истерикой трепетной лани,
а с довольной ухмылкой матёрого волка.
… показать весь текст …

Мне морщинку на лбу не разглаживай,
как жила до тебя — и не помню я.
А у нас и дуэт был неслаженный,
и волшебно-хмельная симфония.

Сколько счастья с тобою выпито.
Сколько общих побед и радостей.
Если вместе сложить все твои цветы,
что дарил, мир умрёт от зависти.

И со щёк, где слезинки стаяли,
сколько соли с тобою съедено.
И года — лебедиными стаями.
Но пятнадцать лет — словно день один.
… показать весь текст …