Людка всегда говорила родителям, чтобы их подбодрить и рассмешить, когда они слишком уж расстраивались, что у единственного ребенка со здоровьем далеко не все в порядке: «У всех дети, как дети, а у моих родителей — сплошное недоразумение!» Чем непременно вызывала улыбку на лицах столь любимых ею мамочки и папочки и ответные слова отца; «Странно, дочк (он всегда, на французский манер, экономил на окончаниях), по идее, мы с мамой должны тебя морально поддерживать, а на деле выходит, что это ты - нас!»
И, не потому, что родители были по характеру, «будто их в воду опустили», нет, совсем наоборот, они всегда были готовы пошутить и посмеяться, составив на равных компанию своей дочурке, просто Людка до такой степени была заряжена позитивом, что он вылезал из нее, откуда только можно и нельзя было себе представить.
Её любимая фраза с самого раннего детства: «Кому хорошего настроения? Становись в очередь!», говорила о ее характере всё.
Так вот, ко всем её, так сказать, «плановым неприятностям» со здоровьем прибавилось «внеплановое». Как все девочки она просто бредила сережками.
«Господи, да куплю я тебе эти самые сережки! Какие только хочешь — хоть простые, хоть золотые! Только, как же ты их носить-то собираешься, дырочек то в ушках нет!» — сказал папа.
Вот эти то самые дырочки и накликали на Людку «внеплановую» беду. Мама прокалывать уши не взялась. Повела к медсестре, в медицинский кабинет, ан, поди ж, ты! Где тонко, там и жди дыры… Короче, что-то пошло не так, и на мочках Людкиных ушек стали появляться уплотнения. Врач сказал, что лучше удалить!
Ну, вот, прям, как Золушка, только ей за хорошее поведение — бал, а тут — извольте на операцию! Ну, да где наша не пропадала? Только там, где не была! И Людка, вроде Чапая - врешь, не возьмешь! — с таким настроением отправилась в больницу.
Как не храбрись и не настраивайся, все равно страшно, ой, как страшно, если тебе от роду всего десять лет, а рядом ни мамы, ни папы…
Ну, это, кстати, с одной стороны, даже неплохо — еще и их успокаивать! Но, тем не менее - вот, тебе, голубушка: операционный стол, обезболивающие уколы. И голос хирурга; «Лежи смирненько, не крутись, мне мешать нельзя!»
А, страх оттого, что будет дальше, все больше и больше берет тебя в плен…
И, тут, ее осенило — чтобы было не так страшно и скучно, она решила спеть «отвязную» по тем временам песню, мол, пускай страх сам боится — не на ту напал! И в святая святых больницы, где тишину нарушали только стук медицинских инструментов, и просьбы врача, обращенные к ассистентам и медсестрам, раздался слегка дрожащий голос девчушки, которая запела, пытаясь напугать собственный страх: «Постой, паровоз! Не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза! Я к мамочке родной, с последним приветом спешу показаться на глаза…» И так до самого конца…
В операционной на какое то мгновенье установилась мертвая тишина, все видимо, замерли от изумления: вместо криков «ой, боюсь!» и громкого плача — пожалте, вам — концерт без заявок! Потом раздался дружный хохот всех, кто в это время находился в кабинете, а когда он стих, голос хирурга: «Солнышко, подожди, не пой больше, а то от смеха, я что-нибудь не то отрежу!» - взмолился доктор.
Людка поняла, что это не хорошо, да и не безопасно — нельзя врачам мешать. И, уже, более-менее, спокойно, дожидалась конца операции, потому, что ее самый большой страх прогнал смех врачей.
Однако, это еще не было концом истории…
Неожиданное продолжение ожидало Людку, уже, дома:
После радостных объятий и поцелуев что ребенок наконец-таки, дома. После праздничного стола с пирожными, фруктами и газировкой. После того, как Людка привыкла, по новой, и к дому, и к игрушкам, и даже, к родителям, папа все же решил поговорить:
— Люда, что ты там натворила в операционной? - полушутя полусерьезно спросил он.
— Ничего, папочка, — честно ответила Людка, так как точно помнила, что она там ничего не разбила, не уронила, и вообще, вела себя, как подобает воспитанной девочке. А, что?
А случилось вот что…
Ежедневно, в ординаторскую приглашали родителей, и рассказывали о состоянии здоровья каждого, сегодня прооперированного, ребенка, дабы успокоить пап и мам, которые и так очень переживали за своих чад, что, впрочем, вполне понятно.
На сей раз, войдя в кабинет, и окинув взглядом всех отцов и матерей, собравшихся, и с нетерпением ожидавших информации о положении дел, врач задал вопрос, который поверг, мягко говоря, в недоумение всех присутствующих:
— Товарищи родители! Чей ребенок на операционном столе мог петь: «Постой, паровоз»? — с доброй, едва заметной улыбкой, спросил он.
Родители, переглядываясь, с любопытством и иронией, хранили молчание.
Папа сразу догадался, что это я. Но выдать такой «репертуар» в чужом месте, тем более в больнице, во время операции, это для него было за гранью приличия! Но, поняв, что пауза затянулась, и что дальнейшее молчание только прибавляет неловкости в данной ситуации, обреченно вздохнув и, распрямившись на высоту почти двух метров, сгорая со стыда, сказал:
- Мой!
Доктор взглянул на папу и с восторгом произнес:
- Знаете, за всю мою долгую практику, — а он был уже, довольно пожилым человеком, - такое я видел первый раз! Молодец, девчонка! И, ведь, маленькая еще! А такая храбрая и находчивая! Ваш ребенок нигде не пропадет! Ну, и насмешила! Еле-еле операцию довел до конца!
Дальше шли сведения о состоянии здоровья девочки. Папа, с благодарностью выслушав слова о том, что дочка чувствует себя хорошо, и, извинившись за мое, столь не соответствующее ситуации поведение в операционной, под дружный смех всех присутствующих родителей быстро вышел из ординаторской…
— Какой стыд, позор! Как ты могла… «Постой, паровоз»! Что подумал врач о родителях,
о семье!
Людка, не вполне понимая, почему так сокрушался ее отец, ответила совершенно искренне:
— Папочка, но мне было так страшно!!!
И, папа сразу все понял про свою дочку. Девочка, таким образом, всего-навсего пыталась побороть страх и сердце его сжала такая нежность и боль за своего ребенка, что он едва сдержался, чтобы не заплакать. Отец взял свою Людку на руки и твердо произнес:
— Ты молодец! Я горжусь тобой!
Понизив голос, он, вдруг, сказал:
— Давай-ка, дочк, споем!
И, прижав покрепче к груди своего раненного, но такого храброго, воробышка, запел: «Постой, паровоз! Не стучите колеса…»

2007