Дворник Степан страшно не любил стричься. Ну не любил. То ли стеснялся, то ли боялся, что отрежут ухо, как Ван Гогу, а то ли, чего хуже — что вовсе налысо обреют. И бриться тоже был он не любитель, но все же брился, иногда. Бывало люди только начнут им детей пугать — он рраз, и побрился, такой был хитрый фрукт. Но бриться пол-беды, тут кое-как справлялся… а стричься — нивкакую, Ну то есть стригся крайне редко…
И вот когда, бывало соберется — зайдет в кабак, для смелости, закинет пару стаканОв, и, как на эшафот, заходит наконец в цирюльню… Ну там ему почет, ну наконец-то, Степа… Что, Степа, скоро Новый год? — шутили так. А Степа сядет в кресло, весь перекрестясь, зажмурится, иии… пошла плясать расческа, ломая зубья, теряя их в косматых зарослях Степана. Стригут, а Степу в кресле от двух стаканов развозит по-тихоньку, страх уходит, Степану даже весело немного — чего там копошаться… И как закончат стричь, у Степы уж кураж, то всем известно — сам после требует еще, чтоб и побрили заодно… И тут является проблема — не очень то хотят, мол Степа, может как нить сам? Ну огурцов совсем немного… А дело в том, что в те времена, для пущей выбритости щек, клиенту в рот давали огурец, чтоб щеки были бы внатяжку. А Степа огурец возьмет, а в кабаке ж, подлец, пил без закуски, так за секунду огурца и нет. Ну что ж — дают еще. А он и этот съест — ну прямо не клиент, а поедатель огурцов. Хоть счет ему за огурцы выставляй, шутка ли — до килограмма съедал пока побреют…
Ну, в конечном итоге, все остаются довольны. Степан потом возле цирюльни пару недель особо тщательно мел улицу, ну, как никак, за огурцы хотя б вот так отдать должок. Степан, он дворник был, закалки старой…