Сказка 2
В этот день, как и во все остальные, у царя не было слишком важных дел. Поэтому на утренней думе было решено, что царь, группа бояр и шут по испитии медов примут и обласкают ходока с окраины.
За ходоком полетел гонец, а семеро государственных мужей степенно спустились в погреб, где проворный шут уже хлопал пробками и раскладывал маслины.
— … Вино — оно не просто напиток, бояре!
Говорил наполненный до краев царь, твердой волей одновременно сдерживая самые разные желания организма.
— Вино — это ить государственное дело!
— Твоя правда, батюшка! Как в воду глядишь, цельно мыслишь.
Подтвердил один из бояр, не родовитый, но с большими планами.
— Дак! … Да … Это … Кака мысль-то была?
Икнув, повернулся к шуту соловеющий царь.
— Дурляндия!
Не задумываясь, отвечал шут.
— Незнамо чего о себе возомнили! Вот бы войском им на голову свалиться!
Царь напрягся. требовала взвешенных слов, а их надо было еще вспомнить и выговорить.
— Гекзаметром их, сволочей!
Хрипло выкрикнул маленький пучеглазый боярин, грамотный и потому незаменимый. Виртуозность, с которой из деревянной азбуки он складывал слова и целые фразы, приводила царя в восторг.
Двадцать два года учебы за границей дали поразительные для боярина результаты, не приведя, однако, к ненужному вольнодумству.
— Это надо бы … Это бы да …
ткашлявшись, сказал царь.
— Враз бы сокрушили этим-то вот. Ага. Но не время пока. Моменту у нас нету, а то бы вдарили. Англия заодно с ими, тут мудро подходить приходится, баланец можно порушить.
— Я бы ихнего царя лично отрепетировал!
Воодушевленно дернулся пучеглазый.
— Схватил бы за пейсы — и об трапецию, об трапецию! Всю бы хрюкалку католическую ему дезавуировал!
— ВОИСТИНУ!
Сказал самый старый и почтенный из бояр. Он был так стар, что помнил и употреблял только два слова. Вторым было «ДОКОЛЕ».
Царь вытер усы и поднял палец. Все умолкли.
— Ты, Ваня, конечно, патриот.
Он похвально хлопнул ладошкой грамотея.
—Ценю я тебя. Однако подход завсегда метода требует. Как мы есть держава континентальная…
Царь обернулся за смысловой поддержкой к шуту.
Тот, залезши нечаянно головой в бочку, бросил безуспешные попытки высвободиться и отдыхал, поджав ноги, с бочкой на голове. Царь не узнал его.
— Кто таков?
Сурово спросил он, оглядев странное существо.
— Шпион!
Привстав на коротеньких пьяных ножках, крикнул неродовитый, но с большими планами.
— ДОКОЛЕ?!
В меру исступленно вопросил же старый, сколь и нетрезвый уже боярин.
— Повели, батюшка, саблю принесть!
Попросил неродовитый, на почтительных четвереньках обращаясь к царю.
— Не могу твоему царскому величеству угрозы допустить!
С трудом двигая непослушными членами, его величество подобрался к лежащему в непринужденной позе незнакомцу и внимательно его осмотрел.
— Не наших кровей будет.
Заключил он и постучал жезлом о бочку.
Шут задергал ногами.
— Не любишь!
С удовлетворением сказал царь.
— Явки давай, стерьва, пароли, а не то …
— Задекламируем!
Злобно крикнул грамотей.
— Ду-ду! Гу-гу!
Донеслось из бочки.
— Переводи!
Обратился к грамотею царь.
— Врет!
Доложил тот.
— Отпирается! Вели, батюшка, саблю!
Неожиданно в дверь постучали.
— Кто бы это там!
Недовольно отозвался царь, путая по пьяни вопросительную интонацию с утвердительной.
— Ходока привезли, величество!
Доложили из-за двери.
— Истинного хлебопашца, как приказывали.
— Вот альбиносы!
В сердцах выругался царь.
— Вечно они не вовремя! Скажи, чтоб в конюшне обождал. Заняты мы ноне.
— Так ить посевная, государь!
Вкрадчиво сказал голос за дверью.
— Злаки сеять пора. Сеятель он, кабы ему не запоздать бы …
— Зови!
Велел царь, неверной рукой поправляя корону.
Она была повседневная, жестяная, но аккуратно надетая производила впечатление даже на ювелиров. Вкупе с лысиной самодержца корона давала такую игру отблесков, что выписанный для царской потехи павлин смертельно позавидовал, отказался от гороха и в неделю зачах.
Сразу же выписанный второй павлин на корону смотреть поостерегся, но наслушался столько, что нервный и больной уехал за море, где издал два тома горестных восклицаний.
Оба павлина не имели никакого отношения к крестьянину, который, широко улыбаясь лицом истинного хлебопашца, спускался в погреб.
— А, это ты, Федот!
Приветливо качнулся сразу повеселевший царь,
— Заходи, заходи, люблю, люблю!
Бойкий Федот соскочил с лестницы и поклонился так низко, что заметил прореху у себя на заднице. Кланяясь второй и третий разы, он успел вставить в нее трубку и поджечь, чем насмешил царя до слез.
Этого ходока при дворе любили. Царь и бояре жаловали его, а шут называл коллегой и одаривал табачком. Его вызывали всякий раз, когда у царя возникала необходимость посоветоваться с народом.
А пил государь изрядно, поэтому такая необходимость возникала у него часто. Когда меды попадались крепкие, и приглашенные бояре немели устами, либо падали под стол всей шеренгой, говорливому царю нужен был собеседник.
Вот и сейчас секунду назад воинственные собутыльники спали, пуская друг другу в бороды одинаковые пузыри.
— Ишь, выпивохи!
Царь ткнул корявым, но благородным по сути пальцем в храпящую знать.
— Родословная на родословной, а желудки у всех куриные. Ни тебе одесную, ни ошую напарника. Садись, дозволяю. Два выпей и не закусывай, разговор серьезный
(ни одесную, ни ошую — 1. Ни справа, ни слева. 2. Ни в рай, ни в ад.
Даль. Толковый словарь. прим. нивикон).
Привычный Федот с улыбкой осадил два ковшика, молодцевато икнул и уставился бородатым своим лицом в не менее бородатое царское.
Последнее шевелило бровями и отчасти носом, концентрируясь на проблемах законодательной власти.
— Ну как?
Спросил царь, непонятно что имея в виду.
— Так ить ежели вразрез пойдет — завсегда справимся!
Бодро отвечал многоопытный крестьянин.
— Молодец! Плетей бы тебе всыпать! Да не за что, потому как молодец!
Царь всхлипнул, содрал с себя орденишко попроще и шлепнул Федоту в ладонь.
— Носи, мерзавец!
— Премного, надежа-батюшка!
Еще бодрее крикнул ходок и налил царю и себе сразу по три.
Царь бессмысленно окинул взглядом ковшики и отодвинулся. Затем повернулся к ходоку, поднял палец и долго-долго махал им перед его носом, прежде чем готовая фраза вышла наружу.
— А конституция-то поди снится?. А? Правишки-то заиметь желаешь? Выборы там … Хочешь по конституции, как кельты немецкие?
— Обижаешь, государь!
Отвечал мужик.
— Что-ж ты так-то? Али мы свиньи какие? Кто-ж по бумажке, без твоего духа могучего, жить захочет? Обидел, государь …
Более трех минут царь сидел недвижно и смотрел на пламя свечи. Когда первая слеза поползла по его щеке, бывалый ходок осторожно вытер ее рукавом и положил царскую руку себе на голову.
— Молодец! Почвенник!
Растроганно говорил царь, гладя обессиленной рукой бугристую голову народного представителя.
— Уверенность ты во мне рождаешь. Стоим и будем стоять! Молодец! Кость крепкая. Добрый конь.
Государь быстро засыпал и немного путался в разговоре. Заснув окончательно, он навалился на стол и тихонько захрапел над блюдом с редькой.
Отработавший свое ходок почесал грудь, перекрестился, долил бочонок в ковшики и продолжил в полном безмолвии.