Камень и тело: оживший «Мрамор Лувра» в проекте российского фотографа Николая Эндегора.

Изумительный проект фотографа Николая Эндегора «Мрамор Лувра» — он не только про красоту женского тела и талант античных скульпторов, но и о том, что всё гениальное — просто. Настоящий мастер всегда способен удивить зрителя, и даже хорошо знакомое умеет преподнести в новом свете.

Николай Эндегор любезно согласился ответить на наши вопросы и разрешил опубликовать его серию «Мрамор Лувра», которая становится в интернете всё популярнее.

- Николай, о вас пишут, что вы французский фотограф, но свой «живой журнал» вы ведёте на русском языке. Где вы родились и как очутились в Париже?

— Родом я из России, а в Париж переехал более десяти лет назад и с тех пор работаю в одной французской IT-компании. Действительно, бывает, что меня называют «французским фотографом», но это неверно: всем своим существом и образом жизни я — человек русский. Впрочем, это не мешает мне любить Францию, Париж и парижан, которые и являются главными героями моих работ.

— Значит, фотография — это для вас не основной вид деятельности?

— Да, как фотограф я чистый любитель. Можно, конечно, сказать, что фотография — моё увлечение. Но это, скорее, мой «диагноз», моя вторая жизнь. Увы, снимать приходится урывками, в свободное от основной работы время. Но зато я, в этом смысле, ни с кем не связан никакими обязательствами, заказами, коммерческими проектами… Могу снимать то, что хочу и так, как мне самому это нравится.

— Расскажите, как появилась идея проекта «Мрамор Лувра»?

— Идея была весьма смутной… Просто однажды у меня возникло некое интуитивное чувство: соединение-противопоставление холодного камня и живого тела может дать новое ощущение красоты и станет чем-то большим, нежели просто сумма двух составляющих… Мне хотелось показать, что статуи тоже «живут». Свою роль сыграл и эстетический мотив: было интересно попробовать создать новые композиции на основе образов прекрасных классических творений.

— Завершён ли этот проект, или продолжается? Сколько всего работ сделано и сколько моделей вы привлекали?

— У меня никогда не было чёткого плана в отношении «Мрамора Лувра», но сейчас, мне кажется, что проект завершён. Всего в серии двенадцать работ, в их создании принимали участие пять моделей. Я безгранично благодарен им за самоотверженную работу.

Собиралась эта серия три года, с большими перерывами. И всегда проект двигался вперёд «от модели»: когда кто-то начинал интересоваться темой, мы вместе смотрели фотографии различных статуй — а их у меня отснято много, и находили скульптуры античных героинь, которые своими пропорциями были похожи на модель. Затем из них отбирали 3−4 сюжета. Никто из моих моделей не был профессионалом, все участницы — самые обычные женщины, которым просто нравится искусство. И, честно вам скажу, мне гораздо больше нравится работать именно с такими людьми, чем с тусовочными «знаменитостями».

— Что было самым сложным в воплощении задуманного?

— Сначала я думал отталкиваться в работе от скульптуры — уже под неё подбирать модель, но быстро понял, что это практически невозможно. Ну, как найти человека с фигурой Афродиты Праксителя? А вот подход от модели к скульптуре, как уже сказал выше, оказался реальнее. В остальном, наиболее трудными были три вещи.

Первое: «попасть» в позу скульптуры. Даже самые простые, на первый взгляд, позы оказывались очень сложными для повторения, и особенно — для длительного неподвижного удержания. Моделям приходилось очень и очень нелегко.

Второе: непросто было «попасть» в ракурс и в свет. Это уже была моя трудность как фотографа: необходимо было поставить свет, похожий на тот, который зафиксирован на снимке скульптуры из музея, и выбрать оптимальную точку съёмки.

Приходилось действовать методом проб и ошибок, и далеко не всегда мне удавалось получить правильный результат. Примерно треть сюжетов оказалась загубленной по чисто техническим причинам.

И, наконец, третье: нужно было найти «форму представления». Это было самое сложное, но и самое интересное одновременно: создание из двух снимков одной композиции, которая бы рассказывала и о скульптуре, и о живом человеке. Какой должна быть подача некоторых сюжетов, я чувствовал заранее, но бывало, что и месяцами не мог найти нужного решения. Потом идея вдруг приходила ко мне сама, и тогда работа летела дальше.

— То есть снимать в самом Лувре вам не разрешили?

— Такая мысль мне даже в голову не приходила. В Лувре строго запрещено прикасаться к изваяниям и прочим экспонатам, что уж тогда говорить о возможности какой-либо постановочной съёмки, в ходе которой моделям бы пришлось обнимать статуи или взбираться на них.

— А известно ли вам, какова реакция на ваши работы в музее? Наверняка, до сотрудников Лувра дошёл слух о вашем проекте, ведь сейчас он в сети очень популярен.

— Думаю, что в Лувре всё-таки не подозревает о моём существовании. Равно как и о существовании этой фотосерии. Но мне всё равно хочется выразить музею искреннюю благодарность от всех любителей искусства за возможность фотографировать экспонаты: далеко не во всех музеях это разрешено. Например, в музее Орсэ фотографировать нельзя. А какое там великолепное собрание скульптуры!..

— Как, по-вашему, где пролегает грань между красотой, эстетикой, искусством — назовите это, как хотите — и пошлостью? Можно ли развить в себе способность «чувствовать» разницу, или это врождённое: либо есть, либо — нет, и уже не будет?

— Думаю, эта грань всегда находится в душе каждого человека, художника. Можно поймать в объектив уникальный момент, но при этом самому оставаться злобным папарацци. И зритель непременно это ощутит. А можно передавать красоту и любовь через самые обычные, повседневные вещи. И люди тоже это почувствуют.

Всё зависит от внутреннего посыла творящего. Чувства скульптора, художника, фотографа, его состояние, мысли — всё и всегда запечатлевается в его работе. Нельзя создавать, не сопереживая, не испытывая чувства любви к людям и предметам, с которыми работаешь, не погружаясь в пейзаж… Если ты просто «отрабатываешь» репортаж, делаешь портрет так, походя — у такой работы не будет заряда, энергетики. Или, что ещё хуже, они будут отрицательными.

Кстати, за что я не люблю так называемое «современное искусство», так это именно за отсутствие внутреннего посыла к созданию прекрасного и стремление к коммерческому успеху любой ценой, что часто пытаются выдать за меру художественной ценности. Для меня искусство — это, прежде всего, труд души художника. И только от неё зависит, по какую сторону грани, о которой вы спросили, окажется конечный результат работы. Кому-то это дано от рождения, а кому-то приходится идти к пониманию этого длинным, сложным путём.