«Где у тебя болит?» — спросит она, потянувшись ко мне сквозь сон. Так зазывают путника в тихий омут, чтобы потом с изменившимся злым лицом выпытать всё, по-русалочьи тронув ворот. Нет ли креста? Пропоют ли Сорокоуст? Много ли жил он на этом неярком свете? Пуст ли карман? /От рожденья поныне — пуст/. Будет ли спорить, запутавшись прочно в сети? Или в сети, на цитаты разбив рассказ, — тонкую чашку с узором из белых лилий… Всё разбивается, только о нас — о нас помнит вода, проповедуя: «Жили-были»…
Старая дева с русалочьим злым лицом, с голосом нежным /лишённая напрочь слуха/ утром поёт над кудрявым моим виском: «Больно тебе?». Я смеюсь по привычке глухо: «Больно, родная, поэтому только жив. Полон мой кубок, и конь на дворе осёдлан»…
Древняя норна, ты нас, вот таких, живых, спешно пытаешь отравленным майским мёдом, сталью, предательством, ночью полярных дней, сумрачным лесом, в котором не сыщешь бога. Ни одного. Но мы только сильней, сильней…
«Больно тебе?». Да немного уже. Немного.