Сентябрь 2000 года
Я — странник, снова я — в дороге,
Листва спадает мне под ноги,
Осенний день, последний год,
От века, полного хлопот.
Внутри немного грустновато,
В котомке тоже не богато,
Но тешусь мыслью — скоро град,
Найду работу, буду рад!
Вон, впереди, каркас-постройка,
Лет сто назад, быть может, «тройка»
К себе сажала здесь ребят,
Теперь — автобусы скрипят…
Чего бы, думаю, тащиться,
Раз можно дальше — прокатиться?
В кармане мелочь, вроде, есть,
Пойти — на лавочку, присесть…
На остановке — люда мало,
Дед с бабкой сгорбились устало,
Да с ними малый сорванец.
Здороваюсь, а сам в конец
Смотрю асфальтовой площадки.
Там, на краю лесопосадки,
У сосен, выросших грядой,
Сидит мужик, как лунь седой.
Не знаю, но слепая сила,
Меня к нему вдруг потащила!
Сел рядом, бугорок сухой,
Мужик по признакам — глухой:
Не реагирует на звуки,
Всё смотрит вдаль и чешет руки.
В одной — дешёвое вино,
Из горла пьёт, видать давно,
Небритый, весь обрюзг от «зелья»,
На вид так хмур, — не до веселья!
Не скажешь, что он староват,
Здоровый был! В плечах обхват
Приличный, тянет на двоих,
Быка валил, пока не стих!
Похоже, вижу — тень загадки…
Мои привычки может гадки
Судьбу чужую ворошить,
Но наловчился этим жить.
Сидим спокойно, втихомолку,
Заговорить? Не будет толку!..
На остановке — шум и гам,
Что за народ гуляет там?
То — грибники! Все молодые,
Девчата, парни разбитные,
Хохочут, травят анекдот,
Какой не скажет идиот!
Начать беседу, чтобы, редко,
Я возмущаюсь, к слову, едко:
«Вот молодёжь, ну, молодёжь,
Ей — только ржачка и балдёж!
А разговоры? Как в трактире!
Я про себя так гну в сортире,
Когда почувствую запор;
Ну, что не слово — то „топор“!
А где культура, где духовность?
Их безалаберность, условность —
Нас до добра не доведут!
Как возрождать Страну всем тут?
Когда мы сможем видеть точно,
Что молодёжь поможет прочно
России твёрдость обрести?
С какой поры отсчёт вести?»
Гляжу — мужик зашевелился:
«Ты что, сосед, распетушился?
О молодых так не суди!
Не идеальный сам, поди?
Да и хочу тебе заметить, —
Средь хлопцев — всяких можно встретить…
Что рассказать про одного?..
Я знал достаточно его!»
Мужик опять припал к бутылке,
Я уши — вправил. На затылке
От ожидания сошлись.
Вопросы сами задались:
Чего «глухой» так начал резво?
Язык молотит, вроде, трезво.
На сердце камушек лежал
И вот, наверное, — прижал?
Подсел поближе. Байки слушать,
Мне всё — равно, что пить и кушать!..
Июнь 1995 года
В белый «форд» у тротуара,
«Деловых» уселась пара.
При костюмчиках, холённые,
Сразу видно — есть «зелённые»!
Их охрана на «тайотах»
Чуть подальше, вся в заботах;
«Пушки» щупают под мышками,
Пред любыми ребятишками.
Но спокойно, вроде, боссы
В этот раз бомбят вопросы,
Про коммерцию и «прочее»,
Миллионами ворочают.
(Здесь под «прочим» — бизнес тёмный,
Где барыш гуляет стрёмный:
Сбыт оружия, наркотики,
Потрясти кому «животики»)
А один из них, при этом,
Успевает быть «поэтом», —
Рядом образы лиричные,
С тёплым ветром гармоничные,
В лёгких платьях проплывают,
Взгляды цепкие срывают.
«Воротила» ухмыляется
И глазами забавляется:
«Посмотри, сегодня дамы
Соревнуются как ламы, —
Так пружинисты, раскованы,
Все движенья — обоснованы!»
«Что ты хочешь, лета ждали,
Мужикам не угождали,
Но теперь уж отыграются, —
В мини — юбках разбираются!»
Мафиози отдыхают,
«Кент» и «Мальборо» вдыхают.
Ловят взглядом, что приятнее
И в толпе людской занятнее:
«Приглядись, вон у витрины
В джинсах топчутся детины,
Мускулистые, здоровые,
С ними — девочки… Ох, клёвые!
Сколько гордости в осанке, —
Будто счёт содержат в банке!»
«Нет, ну, эту длинноногую,
Не назвал бы недотрогою.
Так усердно к другу жмётся,
Заразительно смеётся,
Зависть даже загорается,
Что с другим она играется…
Хошь, на кон поставлю „тачку“ —
Охмурю я эту „крачку“!
Преспокойно, расторможено,
„Растаможню“ как положено!
Дай, приятель, мне неделю,
Заменить того „Емелю“,
Я на спор, на удовольствие,
Приму девку на довольствие!»
«Мне смешно! — Таких красоток,
Как капусту рубим с соток!
И пари здесь не уместное,
Было б дело интересное»…
Позабавившись от скуки,
Боссы жмут друг другу руки,
Переходят вновь в движение,
Бизнес жаждет — продолжения!
Первый в свой кортеж садится,
Чтоб немедля удалиться,
А второй немного тянется,
Рожа чуть его румянится.
Он «горилле» зубы скаля:
«Вон, мне та запала краля!
Отследи-ка вместе с хахалем,
Для него ты будешь «знахарем»…
Пелена спадает… «Где я?» —
Дикой мыслью соловея,
Разрешить он хочет странности
Этой глупой безымянности.
Что за комната без окон? -
На большой походит кокон…
Кресло, стол, тахта скрипучая,
На душе — тоска ползучая…
Память вроде прорезает,
Только что? — Пока не знает.
Напрягись!.. Так, будто кажется,
Вся теперь картинка свяжется…
Вечер. Двор. Подъезд искомый.
Парень этот незнакомый,
Неожиданно баллончиком
Прикоснулся к носу кончиком.
Шум машины, два амбала,
Чернота и боль провала…
Нет, игра совсем не ясная,
Для гадания напрасная…
Всё ещё противно мутит,
Кто-то ключ снаружи — крутит!
Входят трое… Без сомнения, —
Чтоб представить объяснения.
Толстый плюхается в кресло,
Заду в кресле очень тесно,
Взгляд тупой, самоуверенный,
Ясно, — он в делах «поверенный».
Дым пускает, чешет брюхо,
Говорит с ехидством, сухо:
«Ссуда», брат, тебе корячится,
Хватит с девками ребячиться!
За услугу — без возврата
Выдам «ссуду» я для брата!
Суть так проста! — Своей подружке,
Ты дай тихонько по «макушке»,
Словами образно, браток,
Ей подскажи: мол, вышел срок,
Пора расстаться, дорогуша,
Где море было — стала суша,
В другую втрескался теперь
И для тебя закрыта дверь!
Чтоб легче было отрекаться —
Тебе не надо к ней таскаться;
Мы всё запишем на «видак»,
И шума нет и нету драк!
А «бабки» — в баксах, не рублями, —
То турпутёвка на Майами,
На пару с девочкой другой,
Ну, как тебе рассказик мой?"
Зачем всё это? Непонятно.
Он суть донёс не очень внятно,
Но участился сердца стук,
В душе — смятение, испуг:
«Не понял, мужики, секрета, —
В чём смысл от моего „привета“?»
«Да всё путём идёт, братан!
Секрета нет, тут наш „пахан“
Имел несчастье вдруг влюбиться,
И чтоб взаимности добиться
Он — „чистит путь“. Ты не боись,
Спокойно к делу отнесись,
Наш босс солидный, не обидит!
Ребят толковых сразу видит,
Дел не имеет со „скотом“.
Захочешь, — подойдёшь потом,
Устроит в фирму иль охрану.
Пока же к твоему карману
Идёт хороший гонорар:
Вот на, возьми, две „штуки“ в дар!
И быстро „видео“ — включаем.
Потом побалуемся чаем
И разошлись… Да ты вспотел!
Что, больше получить хотел?»
«Не надо денег, парни, что вы,
Пусть ваши боссы — „Казановы“,
Мне дела нет, я не шакал.
А он другую б поискал, —
Мы „заявление“ подали,
И чтоб мою любовь украли, —
Представить даже не смогу!
Такое — не желать врагу,
И в целом глупая потуга:
Нам верность — лучшая подруга!»
«Чего? Какая хренотень!
Пацан, ты видно точно — пень,
Да шеф у нас любую бабу
Стрелой проткнёт, как в сказке жабу, —
Лук у „амура“ золотой!
А посмотри: ты кто такой?
Гол, как сокОл, и желторотый!
Что, можешь делать обороты
Себе на масличко с икрой?
Да что базарить мне с тобой…»
Бугай от кресла оторвался,
В окурок третий поплевался:
«Однако, хлопцы, нам пора!
Ну, в общем так, — зайдём с утра,
Упрямиться, баран, продолжишь, —
Нам дело новое одолжишь:
„Мочалить“ будем, почки бить,
Охота пропадёт любить!»
На выход тронулись все трое,
А импульс бьёт в глубинном слое,
Внутри подкорки мозговой:
«Сейчас, иль больше — не живой!»
Лишь миг была пружина сжата,
Бойцовский символ перехвата:
Внезапность, резкость, — знает он,
Удар! — Рука как на бетон!
Вся троица — крутого «ранга»:
«Горилла», два «орангутанга»
Непробиваемы почти…
И пленник, ты ещё учти, —
У них профессия такая, —
Ломать, в детали не вникая.
Свалили на пол и пинать…
«Ну, хватит! Нам ещё снимать
„Кино“ здесь завтра с этой мордой,
Чтоб речь была ублюдка твёрдой,
Без хрипов, с чистым голоском,
Всё, перестали, бить носком!
А ты, мурло, на драчку падкий,
К утру, гадёныш, будешь „гладкий“,
Здесь все удобства от квартир:
За шторой ванна и сортир.
Пока!» Дверь лязгнула металлом,
Прессуя мир в объёме малом…
«Так, говоришь, что наш юнец
Хотел подружку — под венец
И денег не берёт упрямо?
Скажи, какой „святоша“ прямо,
Хоть сухари себе суши! -
Босс рассмеялся от души,
Оставил свой дубовый стол
И стал топтать узорный пол, —
Мне дорога моя зазноба,
Любовь до гроба, вместе оба… -
Всё это просто — выпендрёшь!
Я знаю нашу молодёжь:
Им секс, наркотики, — не важно,
Вся слабовольна и продажна!
Мальчишка будет побеждён, —
Добавь „кусок“, я не жадён.
А будет дальше мнить, паскуда, —
Сам знаешь… Но слегка, покуда.
Я ж не какой-нибудь злодей,
Чтоб просто так терзать людей!
Да, — девушке цветы отправишь,
Серёжки эти вот доставишь,
Подарок к свадьбе, скажешь, мол.
Кто дарит? Так, один „посол“
Страны богатой и красивой.
Уж эта будет мне учтивой!..»
Сон был тяжёлый, как напасть,
Он до конца не мог упасть
В какой-то бездне без просвета.
И не найдя в себе ответа
Глаза открыл… Тошнотный вид, —
Опять вся троица сидит!
«Проснулся, птенчик? Как мы спали?
Крутиться рёбрышки давали?
Давай-ка, глазки сполоснём
И снова к делу перейдём,
Покой итак уже нарушен! -
Толстяк не в меру благодушен,
Из сумки термос достаёт
И дальше ласково „поёт“, —
Вот, мужики, всем — кофеёчек,
Полезен он для наших почек,
Да и для мозга, наконец!»
Ехидно щурится, подлец,
Хлебнув со свистом из стакана,
Тот свист сродни броску аркана.
Вопрос звучит, как приговор:
«Так как, дружок, наш договор?
Надеюсь, ты своим умишком
Просёк, что упирался — слишком?
Простить придётся, чёрт с тобой,
Ты парень свойский, не плейбой!»
Бугай в пиджак засунул руки,
На стол кладёт опять две «штуки».
Осмелел немного узник:
«Здесь мне только на — подгузник!
Коль цена, — так справедливая,
А иначе жизнь — плаксивая!»
Толстый выпучил глазища:
«Подавись, ещё вот — тыща!
Больше денег не предвидится,
Да и босс могёт обидеться!»
«Что ж, ребята, скудновата,
За судьбу сейчас оплата!
Ладно, камеру настраивай,
Фас и профиль мой осваивай,
Хватит без толку ломаться,
Всё сказать пора пытаться».
«Это — дело! Мысль толковая,
Снять — проблема пустяковая…»
Он смотрит с грустью в объектив…
Её лицо, как негатив,
В нём отражается невольно.
Представить это очень больно,
Когда надежда так мала,
Остались лишь одни слова,
Но им на волю не прорваться…
Хотя бы надо удержаться
И дрожью голос не сорвать,
Вот в этот миг, а там — плевать,
Пусть даже замаячит плаха…
Давя в себе симптомы страха,
Стараясь фразой не сорить,
Негромко начал говорить:
«Ты знаешь, милая, так вышло, —
Меня решили взять за „дышло“,
Чтоб отказаться от тебя.
Предать, душою не скорбя,
Продать как вещь, не сожалея.
А если, чувствами болея,
Я буду подлый торг тянуть,
Тогда в „бараночку“ согнуть
Меня здесь смогут, — очевидно…
Пока держусь, поверь. Обидно:
Ты можешь правды не узнать
И как моя седая мать
Напрасно будешь ждать ответа,
Где канул я в разгаре лета».
«Опять заныл, да ты — тюфяк! -
Сей монолог прервал толстяк, —
Никак понять не можешь правил!»
И резко в голову ударил.
«Так не добьёмся ничего,
Пришла пора учить его,
Беритесь, парни, ваше дело!»
Тогда распластанное тело
Один поднял мордоворот,
Другой по рёбрам бьёт, в живот.
Сажают в кресло, вяжут руки,
Сейчас себя покажут, суки,
На пытки — лёгкая рука!
Прижгли паяльничком слегка,
Щипцами пальчики кусали,
Но кость дробить пока не стали.
Кололи острой финкой в грудь,
Да не совсем, а только чуть!
Едва терпел, стонал невольно,
Слеза текла непроизвольно,
Кошмарный не кончался сон.
А толстый рядом встал в наклон,
Приблизил к жертве рот слюнявый:
«О, ты совсем „поплыл“, чернявый!
Моих ребяток подзавёл,
Себя до хныканья довёл.
И всё упрямишься, придурок,
Раздавим, как ногой окурок!
Вдобавок есть одна напасть:
Ты можешь без вести пропасть, —
Оговорился сам, — в начале!
Не жалко мать держать в печали?
Сейчас уходим, охладись,
Слегка помойся, помочись.
Поверь, сегодня, вечерочком, —
Урок — покруче, чем по почкам!»
Тихонько, с болями от ран,
Прошёл к стене, где с мойкой кран.
Водой лицо, водой запястья,
Лови пока микроны счастья.
Глазами — стены, потолок, —
Незыблем каменный «мешок».
Лазеек нет. Одно осталось, —
В себе забыться, хоть бы малость…
Пощёчины. Ползучий ад Вернулся в комнату назад.
«Да ты, у нас пожарник, что ли?
Мы тут с тобой не видим воли, —
Он хоть бы что, опять храпит!
А, может, мучает — бронхит?
Кончай форсить, чувак, в натуре,
Иначе мы в твоей фактуре
Сегодня сделаем излом.
Начнёшь жалеть, что жив, потом!» —
Толстяк решительно настроен,
Но парень вроде как… спокоен!
Зевнул, немного поморгал,
Понять стараясь сколько спал.
С ленцой поднялся. В кресло пыток
Уселся сразу, без попыток:
«Валяйте, я готов терпеть,
Харкаться кровью и реветь,
Пока внутри не станет сухо.
Судьба такая, — невезуха!»
Бугай стоит, открывши рот,
Опешил сам, да и живот
Его обвис с такого дела.
Он отделяет мысль от тела:
«Что ж, — молодец! Не ожидал.
Людей я всяких повидал,
Но стойких — с горсточку найдётся.
Не дрейфь, братан, всё обойдётся!»
Кивнул помощникам своим, —
Работы хватит здесь двоим:
Один на жертву навалился,
Другой со шприцем повозился.
Игла и вена. Сгустком кровь
В пластмассу выползла и вновь
В родимые «пенаты» входит…
Да не одна, — «гостей» приводит!
Обмяк и тёплая волна
Теперь над разумом вольна…
Мир стал уютным, стал приятным,
Цветным и несколько занятным.
Стоят какие-то… князья?
О — о, это милые друзья
Спешат помочь возлечь на ложе…
Нет ничего друзей дороже!
Захорошело, чёрт возьми,
Что значит жизнь? — Кусок возни!
Вот две «царевны» появились,
Уже с порога обнажились.
На стол кладут магнитофон,
Он создаёт интимный фон.
Подходят, раздевают, гладят,
На нары немощного садят.
Брюнетка сзади. Груди в спину,
И трёт как тряпкой об витрину.
Потом «когтями» — за крестец,
Видать по кайфу крупный спец!
Блондинка — та больна минетом,
Совсем не надо быть поэтом,
А просто сидя жди ничком,
Когда достанет язычком!
С колен попёрла, лижет стерва,
Концов седалищного нерва
Того гляди, достанет транс.
Губами выдаёт аванс,
Схвативши орган детородный.
Приём простой, приём народный,
Но от касания — улёт!
Однако мозг вдруг подаёт
Из глубины сигнал негромкий,
Совсем подавленный и ломкий.
Он просит волю воскресить!
Нашёл о чём сейчас просить,
Когда всё тело в сладкой коме.
Морали нет, весь смысл — в истоме…
«Так, хорошо, крупнее план! -
Толстяк по съёмкам не профан, —
Смелей работаем, девчонки,
Он у меня „сидит“ в печёнке!»
(«Видак» — банальный компромат,
Но очень моден. Шах и мат
В игре с карьерой ставит скоро:
Министра нет. Нет прокурора.)
Уже почти отснят оргазм,
Но неожиданно «маразм»
Страшенным криком оборвался.
«Герой» порнухи всей поднялся,
Путан по полу разбросав!
Каким-то диким зверем став,
Рвёт камеру из рук амбала.
Короткий взмах… темненько стало
У оператора в башке!
Амбалы в каменном «мешке»
Кто был в сторонке — онемели…
На пол детали полетели,
Как конструктивный передел!
И где в инструкции раздел,
Что бить по черепу два раза —
В дальнейшем вредно для показа?!
Ногой кассету раздавить,
Осколки с лентою спустить
Успел за шторкой, в унитазе.
Потом охранники в экстазе
С разгону взяли в — «обмолот»!
Ударов много, только вот
К стене напором не прижали.
Пока «артистки» две визжали,
По каземату — битва шла,
Настолько, сколько было зла!
«Слонов» осилить очень сложно,
Перевернув всё, что возможно
Почти добрался до двери.
И надо ж, чёрт его возьми,
О толстяка запнулся с края!
Тот «боров», мирно отдыхая,
С пробитой головой лежал.
Не повезло, не убежал…
Наркотиков ещё всадили,
На всякий случай не забыли
Потом наручники надеть.
И перед тем, как забалдеть,
Смотрел, как толстого выносят.
«Зачем я здесь? Чего все просят?»
Зажёгся свет, раздвинув мрак.
Спокойно. Тихо. Весь бардак —
Как мелкий эпизод издержки
Себя не оправдавшей спешки.
Глазам вошедших предстаёт
Лежащий парень. Он встаёт
И сразу на пол припадает, —
Координация страдает.
В костюме строгом господин,
Ещё не старый, без седин,
Но властный, коли в шкуре босса,
Доводит с ходу суть вопроса:
«Как долго на игле сидит,
Вот этот молодой бандит?»
«Недели две! В хороших дозах!
Уже корёжит в жутких позах
Чуть задержи дневной укол, —
Кладёт охранник шприц на стол, —
Сейчас как раз наступит ломка,
Орёт, скотина, очень громко,
Как будто заживо горит!»
«Сажай его, — босс говорит, —
И в кресле закрепи надёжно,
Мне самому воткнуть не сложно
В одну из неподвижных рук.
А ты пока свободен, друг…»
Бывает часто на подмоге
Большой светильник на треноге, —
Для киносъёмок атрибут.
Ну, а, к другому призовут, —
Слепить лик жертвы может статься?
И здесь он рад всегда стараться!
Детали ловит яркий свет —
Синюшных губ и бледный цвет
Лица, заросшего не густо…
В глазах западших вовсе пусто,
Вся гордость выпита до дна,
Похоже лишь мольба видна.
Босс наблюдает «свистопляску»,
Как дрожь меняется на — тряску!
Касается руками плеч,
Он не спешит, спокойна речь:
«О, дорогой! Да ты — в печали?
Усердно гадостью качали
Мои опричники твой нрав.
Но согласись, что был — не прав!
Что возомнил себя героем
Все уговоры встретив с боем.
Сейчас мне на тебя — плевать!
Твою зазнобу целовать
Хоть завтра буду, — без проблемы.
Мне лишь в конце всей этой темы, —
Про верность дутую, как шар,
И про большой духовный дар,
Как знак экзамена на зрелость
Поставить точку захотелось.
Вот видишь шприц? В нём — твой мирок!
Там хорошо, простор широк,
Хватает кайфа, даже слишком!
Хочу услышать я, мальчишка,
Слова пощады в этот миг.
Что правду горькую постиг,
Теперь покаяться пристало,
Во лжи своей, какой не мало!
Скажи, что с глаз сошло бельмо,
Подружка — мразь, и сам — дерьмо!
Любви совсем не существует,
Один закон везде бытует,
Одна лишь миром правит страсть:
Власть — деньги. Или: деньги — власть!
Проси прощения, бедняжка,
Пока не стало вовсе тяжко,
Заставлю задницу лизать,
Коль не сумеешь всё сказать!»
Речь в мозг вошла… Вся без остатка.
Стучит зубами лихорадка,
Кусает губы молодой, —
Растерян он перед бедой.
В глазах: игла почти у носа,
Скривился рот в зевке у босса,
С горбинкой нос, надменный взгляд,
Лучит надежду, толи яд.
Зрачки осями совместились, —
Вся дрожь и тряска… прекратились.
Свернулось время, как змея,
Лишь тишина, в ушах звеня,
Пространство берегло пустое,
В котором находились двое…
Босс испытал противный шок,
Поскольку с кровью был — плевок,
Как обкатили кипяточком!
Прошёлся по лицу платочком,
В себя прийти не сразу смог…
Потом поднялся, на порог
Вступил и бегло оглянулся.
В ответ парнишка улыбнулся,
В конвульсиях забился весь,
Вбирая дьявольскую спесь…
На свежем воздухе сигара
Чуть успокоит от угара.
Охранник рядом жмётся, гад,
Огнём помочь начальству рад!
Босс затянулся дымом едким,
Даёт указы словом крепким:
«Иди, смотри на эту мразь, —
Хватает воздух как карась,
На землю брошенный из пруда,
Пусть загибается, паскуда,
Иголку больше не втыкать!
Сам знаешь, — воли не видать,
Тому, кто долго нам перечит.
А смерть всегда надёжно лечит!
К тому же в розыске дружок,
Здесь до ментов — один шажок!
Ещё сдаётся мне, однако,
Скулить начнёт сейчас, собака.
У человека есть предел, —
Как долго он бы не терпел,
Но „ломка“, брат, такая штука,
Что заскулит любая сука!
Хотел бы я послушать сам
Его мольбы и стоны там,
Да времени на это дело
Терять сегодня не приспело.
Коль образуется юнец, —
Дарю ему такой конец:
Загонишь в кровь тройную дозу,
Чтоб миновал агоний позу,
А с трупом, в случае любом,
Вы так поступите потом,
Надеюсь в этом не тупицы:
В карманы — наркоту и шприцы,
Немного „бабок“ сунь, учти,
Подальше в городе, в ночи,
В подъезде где-нибудь, у входа,
Оставьте парня для народа.
Мне завтра „брякнуть“ не забудь,
Как завершилась эта муть…»
Стемнело. Чёрным силуэтом
Подходит авто с малым светом.
Погасли фары, тени две
Прошли газоном, по траве.
Вот вход в подвал, фонарик включен,
Ступеньки вниз, подход заучен, —
Кругом владения свои,
Но осторожность — друг «семьи»!
Открыта дверь, подходят к телу
И приступают сразу к делу:
Ремни снимают с рук и ног,
Поскольку кончился их срок,
Пиджак на плечи одевают,
В карманы «реквизит» пихают.
От жертвы слышен — слабый вздох…
«Да он живой, смотри, — не сдох!
Ты ж говорил — покойник верный?!
Анализ был, похоже, скверный, —
Зашевелился трупик наш!»
«Я сам не верю, эка блажь! -
Мертвее мёртвого оставил.
Уколов никаких не ставил,
Шеф заказал, чтоб тот молил,
Но малый так и не просил.
Он три часа в припадке бился,
Потом по виду — отключился,
Я пульс пощупал — не нашёл,
И сам спокойненько ушёл!
Теперь „тройного“ гнать придётся,
Да подождать пока загнётся,
Успеем засветло, иль нет?»
«А если босса мы совет
С подъездом в городе — оставим?
Возьмём и попросту удавим
Полуживого паренька?
В лесу схороним у пенька,
Итак, в достатке с ним возились!
Ну, что, браток, договорились?»
«Погодь, шеф может не понять,
Попробуй прыть свою унять,
Здесь малость надо покумекать».
«Ребята, бросьте кукарекать, —
Вдруг слабый голос их прервал, —
От ваших толков я устал,
Пожить ещё хоть дайте малость!
Мне боссу вашему осталось
Сказать о том, что не успел,
А там приму любой удел!»
Здесь «братаны» оторопели:
«Да он ещё разводит трели!
Каков же „гусь“, живуч, подлец,
Ты „кони“ двинешь, наконец?»
Однако сами затоптались,
В сторонке бегло пошептались,
Колоть не стали, сняв пиджак,
Ушли спокойно, тихо так…
Очнулся с сильного озноба,
Ломило мышцы, кости снова,
Не отпускала тошнота,
Но всё же легче, жуть не та…
Сумел подняться и умыться,
Да в холодильнике порыться,
Запас пока не вышел весь, —
Осталось кое-что поесть.
Потрогал дверь у каземата, —
Не прошибёт её граната, —
Не позабыли ли закрыть?
Куда там, этим — не забыть!
Прилёг, в глазах предметы кружит,
Какое время там снаружи:
Ночь? День? Теперь лишь только ждать
Когда нагрянут добивать…
Нелепо всё, и плен как вечность,
Давно ли лёгкая беспечность
Владела телом и душой?
Был мир прекрасен, боже мой…
Обычный парень, без «проформы»,
От армии — сержантской формы,
Вернулся сын, в объятьях мать, —
Устала плакать и страдать!
Не надо больше быть в тревоге, —
Вестей бояться на пороге,
С границы — «цинковый привет»…
Всё позади, на сердце — свет!
Он возмужал, в плечах мужчина,
Но не спокоен, в чём причина?..
«Ты к ней сейчас, сынок, пойдёшь?» —
Конечно, мать не проведёшь!
Целует в щёку: «Буду скоро!»
Нет материнского укора,
И разве парня удержать?
Любовь умеет убеждать…
На дискотеке молодые
Трясутся, словно заводные.
Проходит к центру, напряжён,
Он не салага, не пижон,
Армейская на нём рубашка,
Тусовка здесь, а где Наташка?
«Любимый, ты! Я заждалась!»
Притихла музыка… Нашлась!
Стоят, целуются засосом…
Никто не задался вопросом,
Здоровый парень, бицепс есть,
Какие уж вопросы здесь!
Открылась дверь, он прямо с места:
«Знакомься, мама, вот невеста!»
Сказал так, к слову, знает мать
Девчонку эту как назвать, —
Их детских лет не позабыла,
«Входите, стол уже накрыла!»
Летят часы, ночь за окном,
Им не забыться сладким сном,
Она осталась до рассвета,
Чтоб встретить с ним начало лета…
Вот в этой комнате простой,
Где — аромат стоит густой
Цветущей за окном сирени,
Где — от ветвей блуждают тени
При свете городских огней,
Где он впервые рядом с ней…
Так близко… Это старомодно.
Могли до армии свободно
Они любить, как их друзья.
Кто возразит, что так нельзя?
Забудем старые секреты,
Сейчас они совсем раздеты,
Раздвинута диван-кровать,
Друг друга долго обнимать
Влюблённые вначале будут.
Потом стеснения забудут, —
В любви морали не упасть, —
Их понесёт, закружит страсть!
Он чётко помнит те минуты:
Тела в желании сомкнуты,
И как гармонии венец —
Соединение сердец!
Быть может быстро и нескладно
Губами трогает он жадно,
Она ж пальцами вниз скользит,
Помочь не усложнить «визит»…
Ладони стискивают спины,
Почти движения невинны,
Порыва нежный беспредел
Всё глубже тонет в ритме тел!..
Вдруг вскрик негромкий, со слезами,
Потом мелькнёт перед глазами
Пятно на белой простыне,
Как в красном пролитом вине…
А вот недавние картины:
Лес, в ожерельях паутины,
Трава, покрытая росой,
Залив, с песчаною косой…
Восход задел лучами кроны,
Будя листву и птичьи звоны,
С реки снимается косяк
Вспугнутых разом сонных кряк…
Вдвоём выходят палатки,
Друзья же спят и сны их сладки.
Так упоительно везде!
Берутся за руки, к воде
Смеясь, спускаются умыться.
И заставляет бес решиться,
Откуда взявшийся невесть,
В прохладу полностью залезть!
Всё на песке — трусы, купальник,
Пока костёр встревожит чайник,
При возбуждении большом
Плескаться будут голышом,
Целуясь в брызгах откровенно!
Но расползаясь постепенно,
Закрыла дымка весь обзор…
Открыл глаза, неясен взор,
Похоже, слышал разговоры?
Эх, руки — слабые опоры,
Неплохо было б как-то встать,
Чтоб бой последний с честью дать:
Огреть кого-нибудь при входе!
Коснулись ноги пола вроде,
Почти поднял себя силком…
Но тут столкнулся с кулаком!
Удача снова отвернулась, —
Всё на круги свои вернулось.
Привычна сцена до чего:
Вновь обездвижили его!
И тот же свет, и те же лица,
Один ушёл бугай — тупица,
Другой сидит, кого-то ждёт,
Резинку медленно жуёт.
Не долго маялся, тоскуя,
Не чем особо не рискуя, —
Какой со связанного спрос?
И вот «нарисовался»… босс.
Смотрел сначала, изучая,
Но перемен не замечая
У «подопечного» в глазах,
Охотлив стал тогда в словах:
«Что ж, изумления не скрою,
Я удивлён, сынок, тобою.
Здесь нужно должное отдать:
Терпеть умеешь и страдать!
Жаль, что мораль твоя гнилая,
Такая детская, больная,
Ума нисколько не нажил,
А то бы у меня служил!
Зашёл в последний раз проведать,
Ты что-то мне хотел поведать, —
Быть может, — дурость осознал?
Пересмотреть могу финал:
Вот здесь прощение простое,
Попросишь на коленях стоя, —
Могу задуматься, поверь,
По сердцу — добрый я, не зверь!»
Смелее, надо продержаться:
«Да нет, зачем же унижаться,
Другое буду говорить,
А не слюной у ног сорить.
Ты, босс, смотрю, не очень молод,
Познал, поди, и зной и холод,
Сейчас твой статус — жировать,
Что будет дальше — наплевать!
От тех почти ты не отличен,
Кто торговать страной привычен:
Политиканов важных,
Чиновников продажных,
Из олигархов ребятишек,
Всех тех, настроен чей умишек
Побольше хапнуть и — привет!
Но знаю я, что этот свет
Не вами правится! Вовеки
Ты не задавишь в человеке,
Как долго палкой не глуши,
Всю чистоту его души.
Ты босс — мертвец! Наступит время
И поутихнет ваше „племя“,
Кого „пришьют“, а кто и так
Получит от судьбы в „пятак“.
Насчёт меня — как ни старайся,
Хоть режь, хоть просто улыбайся, —
Любовь не вытравишь из жил,
Одно обидно — мало жил!»
«Закончил речь, «Сократ» наш новый?
Скажу, — оратор ты хреновый,
Скорее проще доказать:
Твоё призвание — орать!
Тем паче — сам и предлагаешь
«Порезать», чем располагаешь.
О, видит бог, — я не желал,
Но этот чокнутый — «дожал»!
Босс посинел и голос злобный:
«Давай, браток, наборчик полный
Юнцу сегодня покажи!»
Помощник достаёт ножи,
Щипцы, ножовочку — «дуплетом»,
А парня гложет мысль при этом:
«Какого чёрта говорил?
Смотреть и то — почти нет сил!»
Кейс опустел, страшны «приборы»…
Здесь не нужны, конечно, споры,
К чему весь этот арсенал.
«Ты прошлым разом не познал
Всю глубину своей натуры,
Сейчас простые процедуры
Вполне постичь помогут суть,
Что значит, — в ад ногой шагнуть!
Не «наложил» ещё с испугу?» —
Босс ходит с «лекцией» по кругу,
Учёный выдаёт акцент,
Ни дать, ни взять — почти доцент!
«Понятно, метод — примитивен,
Он кровожаден и противен,
Зато надёжен с давних пор,
Когда за всех решал — топор!
Им инквизиция владела,
Гестапо применяло смело,
У нас он был в доверии
При Сталине и Берии!
Мой друг, ты скоро осознаешь,
Что в облаках давно витаешь.
Есть плоть и слабости плоти,
За них, приятель, заплати:
Мне, чётким голосом стараться,
Правдиво будешь отрекаться
И посылать подальше вновь
Свою поганую любовь!
Чуть не забыл, сказать хотел:
Твою невесту я — «имел»!
Смышлёная попалась девка!
У песни есть своя припевка:
С цветами посылал гонца,
Дарил подарки без конца.
Она ждала тебя сначала,
Моих забот не замечала,
Но распустили здесь слушок,
Что ты с ребятами в Торжок
Надолго пировать уехал.
Я на неё тогда наехал
С колье рубиновым большим.
На женщин часто мы грешим, —
Хитро, мол, мужиками крутят,
Но «камни» их рассудок — мутят!
Ответить чем она нашлась, —
Вчера пришла и — отдалась!»
«Врёшь, гнида!» — парень в кресле сжался,
А босс с издёвкой рассмеялся.
Махнул рукой. Кровавый «врач»
Охранник, попросту — палач,
Иглу под ногти без запинки,
Вдруг молоточком для разминки,
Спокойно начал загонять.
Чтоб эту боль… кому понять? -
Представить даже не возможно!
Он изогнулся в кресле сложно,
Затянутый ремнями весь,
И закричал!.. Велел босс сесть,
Тотчас, в сторонку «живодёру».
«Ну, что, тебе ещё не в пору
Заставить шевелить язык,
Пока от слов он не отвык?»
Пот через брови и ресницы
Лёг пеленой на роговицы.
Всё та же дымка, где предмет,
Давать которому ответ?
Расплывчат контур, но, похоже,
Яснее линии и строже
Сознания касаются,
В деталях прорезаются,
Рисуя облик… долгожданный…
Теперь лишь этот миг, желанный, —
Продлить! Стараться удержать, —
Всё как-то легче смерти ждать!..
А босса спешка разбирает,
Он прямо к свету задирает,
Схватив за волосы рукой,
У жертвы шею с головой.
«Я ждать устал, ты что, полено? -
В досаде с губ слетает пена, —
Давай-ка, повторяй за мной:
Любовь — несчастье, это гной,
Подруга — язва прободная,
Измены спутница родная!»
«Родная… до самих костей,
Пропитан нежностью твоей,
В душе — с далёкого истока
Твоей любовью, так глубоко…»
«Вот сволочь! — босс назад шагнул, —
Про кости складненько загнул!
Их очень много в бренном теле,
Хоть опыт ставь, на самом деле!»
Палач, похоже, даже скис,
Пусть он убийца и садист,
Но всё дерьмо в итоге — тленно…
Он парню шепчет откровенно:
«Скажи! Себя ты не терзай!»
«Что говорить, палач?.. Дерзай…»
Пила, зубастая акула,
Вперёд по голени шагнула,
Назад. Вперёд упрямо вновь
Пошла, разбрызгивая кровь…
А крика нет, металла скрежет,
Да скрип зубов пространство режет…
У босса явно нервный тик,
Сам выдаёт визгливый крик:
«Ломай запястья! Режь ублюдка!
А смотрит как, скотина, жутко!»
Вот хруст доходит до ушей,
И лязг заточенных ножей…
Весь сжался, с болью посиневший,
В комочек твёрдый, онемевший…
Скорей не стон, — утробный рык
Из лёгких давит на кадык.
Но время выть не наступило.
Палач к лазам приставил шило:
«Ты будешь говорить… дурак?!»
«Коли…» Мир превратился в мрак…
Он слился болью с чернотою,
Оставив сразу за собою
Сознание. Скользнув в провал,
Ещё вернуться уповал…
Весь дёргаясь, давясь от мата,
Босс уходил из каземата:
«Кончай его и в лес, — за луг!
Здесь приберитесь, этот „друг“
Изрядно кровью… Вымой в зале!
Не „преисподняя“ в подвале!»
Палач, иль попросту — охранник,
Сидит уныло, как изгнанник,
Устало «труд» взирает свой…
Парнишка, кажется, живой,
Шевелит ртом, — смотрите сами!
Кровь запеклась, сорвал губами,
Слова с хрипцой, едва слышны:
«Палач, ты — здесь? Мне не страшны,
Поверь, последние минуты.
Пусть тяжелы „костлявой“ путы,
Но разум — чист. Одно прошу, —
Всё рассказать пока дышу.
Что знаешь о моей невесте?
Не верю я, что с боссом вместе
Она была, предав свой нрав».
«Да, босс солгал, и здесь ты — прав!
Девчонка шефа „бортанула“,
Подарки все она вернула,
Тебя ждала, ведь ты — пропал!
Вдобавок босс ещё узнал,
По ходу так, как — между прочим,
Поскольку в горбольнице отчим
Его работает давно:
Твоя подружка всё равно
В наложницы не подходила, —
„Дефект“ один уже носила:
Ребёнка ждёт! Он верно — твой?»
Кивнул герой наш головой
И… умер… В смерти радость — зыбка,
Но всё же светлая улыбка,
Как дар при жизненном конце,
Застыла на его лице…
Смолк незнакомец обречёно,
В даль засмотрелся удручёно,
С душевной тяжестью вздохнул,
Слезу скупую с глаз смахнул.
Вопрос меня одолевает:
Какое место занимает,
Без всякой там теории,
Он сам во всей истории?
Опять убрал ладонь от века,
Утешить надо человека:
«Всё образуется, не плачь,
Ты сам-то кто?» «Кто — я? Палач!»