Было видно, что его ко мне, фигурально выражаясь, тащат. Хотя мать его и не касалась, но он все равно заметно, каждой клеточкой, каждой гримаской, каждым микродвижением — упирался.

— Ага, — сказала я ему, когда они уселись. — У тебя, наверное, никаких проблем нет. Все проблемы у родителей, и пусть бы они и ходили к этим психологам, если им надо. Так?

Он уже совсем было собрался с готовностью кивнуть, даже чуть-чуть запрокинул голову назад, но в последнюю миллисекунду подростковая поперечность все-таки пересилила.

— Ну нет, почему, у меня тоже есть проблемы…

— Замечательно! — обрадовалась я. — Тогда формулируй.

— Ну вот, например, меня из школы хотят выгнать… — Он взглянул на мать с явной надеждой, что она сейчас опровергнет его слова: да ну, что ты, никто тебя не выгоняет… Мать молчала. Интересно, заметила ли она, прочитала ли этот детски-беспомощный взгляд?

— А за что же выгоняют? Не тянешь программу? Двойки? Прогулы? Хулиганишь?

— Да ничего подобного! — не выдержала мать. — Школа у нас сильная, но он вполне мог бы там учиться, это все учителя говорят — голова у него нормальная, соображает. Просто достал он там всех! И меня тоже достал! И бабушку! И отца! И сестру!

— И кошку, и вагоновожатого в трамвае, и даже тараканов на кухне, — подхватила я (парень улыбнулся в пол, мать осталась серьезной). — Ага. Что ж, результаты выдающиеся. Всего четырнадцать с половиной лет, а уже всех достал. Нельзя ли теперь поподробнее о технике доставания?

— Понимаете, что бы ни случилось, у него всегда все виноваты, — сказала мать. — Но никогда не он сам. Кто-то его толкнул, кто-то не так понял, кто-то к нему пристрастен, кто-то хочет выслужиться, кто-то глупый… Да, вот это любимое, все объясняющее выражение последние два или даже три года: да они же все придурки!

— Давайте с самого начала, — решила я. — Начиная с перинатального анамнеза.

Анамнез, как я и предположила, был. Сразу из роддома — в другую больницу, потом долгое выхаживание, массажи-электрофорезы. Диатез, отдельная диета, о яслях даже не думайте, может быть, детский садик, когда-нибудь потом… Старшая беспроблемная сестра беспроблемно училась в четвертом классе и охотно играла с забавным младшим братиком, вполне снисходительно (он же маленький!) перенося его капризы. «Внимательно следите за интеллектуальным развитием, чтобы не пропустить чего, — сказали врачи семье, в которой был один профессор и два доцента. — Старайтесь работать на опережение». Работали. В три с половиной года Саша начал читать. В пять — решал несложные уравнения. Очень любил играть на барабанах, вообще оказался очень ритмичным. С четырех лет ходил на фигурное катание, бросил, когда стало нужно не просто кататься, а напрягаться на результат. Сочинял забавный детский рэп, даже однажды дошкольником выступил с ним в «Гигант-холле». При этом не слышал никого, кроме себя, почти не общался с детьми и совершенно не умел проигрывать в игры с правилами — сразу бросал все и уходил в слезах.

Ходили к психологу. Психолог сказал: нужна социализация. Здоровье сейчас вполне в пределах, так что — все в сад.

Садик взяли частный (в государственных не было места), пошли в подготовительную группу. На занятиях Саше нравилось поражать всех своими знаниями и умениями, но за пределами занятий отношения с одногруппниками не ладились: Саша предлагал им сложносюжетные ролевые игры и требовал, чтобы они ему во всем подчинялись (так играли в семье). Дети, разумеется, отказывались. «Почему бы тебе не поиграть в их игры?» — спросил отец. «Мне не интересно», — ответил Саша. Расспросив сына подробнее, отец признал, что предлагаемые одногруппниками игры действительно «какие-то дебильноватые». В саду Саша не был агрессивным, не дрался, общался в основном с выбранной им воспитательницей, которая готова была его благодушно слушать, так что в общем год прошел без особых эксцессов.

По совету невролога, наблюдающего мальчика с рождения, со спецшколами в начальной школе экспериментировать не стали. Выбрали спокойную добрую учительницу в школе в соседнем дворе. В первом классе Саше делать было просто нечего. «Что ж, раз читать-писать он уже умеет, пусть теперь учится общаться с детками, — сказала родителям учительница. — Этого он не умеет совсем».

В середине второго класса Саше устроили «темную». Во время «разбора полетов» никаких объяснений от детей, кроме «он противный». Учительница сказала родителям: «Вы знаете, с ним действительно бывает неприятно общаться. Он не хамит напрямую, но как будто бы тебя презирает, и даже не очень старается это скрыть. Я не знаю, откуда это в нем, но обычно такое все-таки из семьи. Вы можете забрать его из класса, но в этом нет особого смысла, пока не разобрались, в чем дело… Ведь все свои проблемы он унесет с собой». В тот же день родители перевели Сашу в параллельный класс. И там неожиданно все наладилось. Учительница ставила его всем в пример, он учился на одни пятерки, и у него даже появились два не то приятеля, не то друга, которые смотрели ему в рот и безоговорочно признавали его первенство.

В конце начальной школы учительница сказала: такому ребенку, как Саша, нечего делать в нашей дворовой школе. Я разговариваю с ним как со взрослым человеком. Ему надо идти в гимназию.

Сначала родители не решились: до гимназии надо было ехать полчаса на маршрутке, возить, да и Саше снова приспосабливаться… Но в пятом классе все сразу стало так плохо! «Он перебивает на уроках, не желает выполнять указания учителя, он всегда, по любому поводу лучше знает как, в ответ на замечания ссылается на параграфы из кодекса о правах ребенка и даже чем-то нам угрожает… Объясните ему наконец, что так вести себя непозволительно!» — «Заткнись и слушай! — велел Саше отец. — Надо приспосабливаться к людям!» — «Не буду я к ним приспосабливаться, — сказал Саша. — Потому что они говорят сплошные глупости. И я не должен…»

Пятый класс кое-как дотянули и пошли-таки в гимназию. Вступительный тест Саша сдал хорошо, и первые два месяца в гимназии тоже все было нормально. Потом началось снова-здорово. При этом, если в прошлой школе Саша действительно усваивал программу и учился почти лучше всех, в гимназии он оказался в середняках. «Он считает возможным перебить учителя на уроке, он неуважительно относится к товарищам, он отказывается выполнять указания учителей… И вообще… Вы не хотите показать его… ну, хотя бы психоневрологу?»

Старый заслуженный психиатр из Военно-медицинской академии сказал матери Саши: «Да не волнуйтесь вы, дамочка, никакой психиатрии у вашего сына нет. Нормальный он у вас. Просто противный».

Мать разрыдалась в кабинете и потом еще месяц пила новопассит, чтобы успокоиться. Семейный совет наконец-то взглянул правде в глаза и признал правоту психиатра: с умным, развитым Сашей действительно неприятно общаться.

«Он все время, каждым словом как будто ущипнуть тебя хочет», — сказала сестра.

«Я почему-то с ним все время чувствую себя старой дурой», — заметила бабушка (доктор исторических наук).

«Он со мной явно конкурирует, хочет уесть, но я думал, это нормально, по Фрейду», — пожал плечами отец.

— Саша, а ты сам-то понимаешь, что это с тобой, а не с миром что-то не так? — подступили к подростку родственники.

— Ну что ж, — пожал плечами Саша. — Значит, вы меня как-то не так с самого начала воспитывали. Вот теперь и расхлебывайте…

— Мы в тупике, — признала мать. — С ним говорила я, говорил отец, говорил директор школы и классный руководитель. Он то ли не хочет, то ли не может понять. Поведения своего не меняет. Ну вот из гимназии нас выгонят, и что? Куда он пойдет? Получается, что права та первая учительница: все проблемы он унесет с собой. И разложит на новом месте.

— Конечно, — кивнула я. — Спасибо вам за рассказ. Следующий раз вы мне не нужны. Я буду говорить с Сашей.

***

— Какие предметы тебе нравятся в гимназии? — спросила я.

— Литература и геометрия, — сразу ответил Саша.

— Ага. А ты можешь доказать эти геометрические теоремы другими способами, не как в учебнике?

— Да. Иногда могу, — кивнул мальчик.

— Я почти всегда могла! — с гордостью сказала я. — В меня однажды математичка даже транспортир кинула, чтобы я не мешала ей вести урок.

— А вы мешали?

— Еще как. Я вообще была довольно противная. Хотя и не настолько, конечно, как ты: у меня все-таки были настоящие друзья, компания и все такое. Но в целом мозги на свое место встали уже после того, как школу закончила и работать пошла… Литература — это все-таки слишком неоднозначно, поэтому мы твою задачу будем решать геометрически.

Смотри сюда: люди живут все вместе, и мы представим их себе в виде забора. Вот так. Каждая досочка — это отдельный человек. Вокруг нее — близкие ей досочки-люди: семья, друзья, одноклассники там какие-нибудь. Давай на нее посмотрим внимательнее. Чего она хочет?

— Ну… Не знаю. А чего?

— Она хочет высунуться. Не стоять в общем ряду. Быть повыше — самой лучше виден мир, ну и ее другим видно… И есть два, чисто геометрических способа решения этой ее задачи. Стать выше тех, кто рядом. Предлагай.

— Ну вот так, — Саша дорисовал кусочек доски.
— Ага, — согласилась я. — Досочка выросла. Что это за кусочек в человеческом смысле? Ну что она, например, такое приобрела, что реально подняло ее над окружением?

Саша подумал:

— Ну разбогатела, например?

— Чтобы разбогатеть, поработала сначала все-таки, наверное, — усмехнулась я. — Если промышляла грабежом на большой дороге, то это уже другая геометрия будет. Еще?

— Может быть, выучила испанский язык?

— Отлично! Ты поймал! Еще?

— Научилась делать сальто. Водить самолет. Сходила в трудный поход. Усыновила троих сирот…

— Замечательно. В общем: досочка приобрела некий ресурс, которого у нее раньше не было и который ценится ею самой и ее окружением, и за счет этого поднялась и расширила свой горизонт обзора. Теперь ищи второе решение. Повторяю: чисто геометрическое.

Саша думал долго, чиркал на листке. Я не хотела подсказывать. Он не дурак, должен сам. Наконец он с мрачным видом сунул мне листок:

— Вот так, что ли?
— Именно! Притопить других, в первую очередь, конечно, рядом стоящих, и за счет их опускания как бы (это иллюзия, заметь, реального подъема, в отличие от первого случая, нет) приподняться самому, слегка увеличить обзор… Но что в этом случае первым попадется на глаза?

— Другие доски вдалеке, того же размера… — вздохнул Саша.

— Верно. Решение?

— Добраться до них и их притопить тоже.

— Можно даже не добираться, — утешила я. — Здесь вообще есть два способа — реальный и виртуальный. Реальный, это когда ты (или твои предки) всех завоевываешь и обращаешь в рабство. Тогда ты выше, потому что ты рабовладелец, феодал, помещик-крепостник, золотой миллиард и прочая самоназначившаяся элита, которая всегда сидит на ресурсах и с той или иной амплитудой дрожит за свое благополучие. А виртуальный, это когда ты…

— …Называешь всех придурками! И тех, кто близко, и тех, кто далеко.

— Ого! — удивилась я. — Так ты и вправду умный, что ли?!

— Конечно, — вздохнул Саша. — Наследственность, что ж вы хотели…

— То есть и здесь ты, получается, ни при чем?! — рассмеялась я.

— Получается, так… А что же мне сделать, чтобы стать не вот этой, а вот этой доской?

— А я-то откуда знаю? — удивилась я. — Я бы, наверное, занялась тем, что реально нравится, и постаралась добиться успехов… А энергию понятно откуда взять?

— Ага, — моим тоном сказал Саша. — Перестать топить другие доски, и энергия высвободится. Спасибо. Я подумаю об этом…

***

В реале я его больше не видела. Но этим летом мать Саши постучалась в мою дверь, дала мне диск и сказала, что Саша благополучно закончил гимназию и по конкурсу поступил в институт культуры. Диск я посмотрела дома. Там Саша сначала играл в ансамбле ударником (музыка мне не понравилась, слишком громко и невнятно, но юноша стучал очень вдохновенно), а потом он уже в одиночку читал рэп. Там у Саши была какая-то странная, свисающая на одно ухо челка и как будто уже упавшие на пол штаны. Композиция называлась: «Все мы доски в этом гребаном заборе…»