Они сидели рядом на банкетке в коридоре и были даже на первый взгляд очень похожи. Подросток и растерянный молодой парень лет 25, явно чувствующий себя в детской поликлинике скованно и неловко.
Я навскидку предположила, что работающие родители сбагрили на старшего брата впавшего в подростковый кризис младшего.
— Можно я сначала зайду один? — спросил старший.
— Конечно, — кивнула я.
— Меня зовут Владимир. Но вы все равно не поверите всей этой истории, — сказал он, усевшись в кресле.
— Поверю, — стараясь быть максимально убедительной, сказала я. — Я и не такое видала. Сколько вам лет, Владимир? Чем вы занимаетесь?
— Двадцать семь. Я работаю в строительной фирме. Закончил архитектурный.
— Сколько лет вашему брату?
— Он мне не брат.
— А кто же? Племянник?
— Я же сказал: вы мне не поверите.
— Но вы же мне еще ничего не рассказали!
Парень вскочил (на мгновение мне показалось, что он сейчас убежит из кабинета), подошел к окну. Отвернувшись, сказал с силой и болью:
— Сашка — мой сын! Но он об этом не знает!
— Господи! — ахнула я. — Сколько же ему лет?
— Тринадцать.
— Садитесь обратно и рассказывайте все с самого начала. Итак: четырнадцать лет назад…
Четырнадцать лет назад тщедушный чернявый подросток с большой папкой для этюдов почти каждый день ходил в художественную школу через классический петербургский двор. Он хотел стать художником. Во дворе Володьку не любили — он был малообщительным и нелюдимым, избегал компаний и обычных подростковых развлечений. Родители день и ночь работали и подрабатывали и на вполне благополучного сына практически не обращали внимания. Учителя положительного мальчика ценили и ставили в пример отвязным пролетарским наследникам, одноклассники недолюбливали.

Однажды маявшиеся без дела дворовые завсегдатаи настойчиво попросили Володьку «показать рисуночки». Володька отказался и попытался убежать. Папку, естественно, отняли, завязки оторвали, наброски пейзажей и натюрмортов птицами разлетелись по двору, в лужи… Володька заорал от ярости и бросился в драку, которая, разумеется, закончилась бы для него весьма печально, если бы не живущая на первом этаже портниха Нина.

Привлеченная дикими воплями, она быстро оценила ситуацию и решила вмешаться. Выскочив во двор, пригрозив милицией, жалобой родителям, в школу и т. д., стыдя и запугивая, она отогнала от Володьки хулиганов, помогла собрать рисунки и увела трясущегося мальчика к себе домой. Там Нина промыла Володькины ссадины, пришила наполовину оторванный рукав, высушила утюгом уцелевшие рисунки и усадила мальчика пить чай с шоколадным печеньем. Вкус этого печенья, как и содержание разговора (до этого момента никто и никогда не разговаривал с ним «как со взрослым»), Владимир помнит и сейчас. Нина спокойно и ни на что не жалуясь, рассказывала о своей жизни (ей было к тридцати, она была совершенно одинока и после смерти родителей приехала в Ленинград из маленького городка), расспрашивала о его семье, учебе, планах на будущее, умно хвалила некоторые его рисунки. А на прощание пригласила заходить еще.
Три недели он копил карманные деньги, а потом пришел к Нине с коробочкой пирожных и розой на длинном стебле.

Довольно быстро Нина стала для Володи собеседником, подругой, художественным консультантом, и вообще он впервые понял, что такое «родная душа». Они не только пили чай, но и несколько раз сходили в Эрмитаж и Русский музей. Мальчик каждый раз готовился к походу в библиотеке по книгам и устраивал для Нины полноценную экскурсию.

Нина не была красива, к тому же с детства прихрамывала, но это было уже неважно. Удивительно ли то, что произошло чуть позже?

Тем временем Володины родители купили новую квартиру и собрались переезжать.
— Я буду приезжать к тебе, — чуть не плача, пообещал Володька.
— Не надо, — неожиданно сказала Нина. — Все кончено, забудь. Запомни все хорошее и живи дальше. Я так хочу. Мне так надо.

Володька плакал ночами, но ослушаться любимую женщину не решился. Несколько раз набирал номер — она бросала трубку. Один раз приехал и три часа стоял под дождем под окнами. Нина, должно быть, заметила его, но даже не подошла к окну. Потом все наладилось — новая школа (отношения в ней сложились гораздо лучше, чем в старой), новые друзья, новые влюбленности.

Жизнь шла своим чередом. Окончание школы, студенчество, вполне успешное начало карьеры. Но вот несколько месяцев назад Владимир проезжал мимо своего старого двора и что-то заставило его остановить машину и войти в темноватую арку. Дерева больше не было, но лавочки стояли по-прежнему. И так же стояли вокруг них подростки, и один из них был точь-в-точь как когда-то Володька…

На Нининых окнах висели незнакомые занавески, машинки у окна больше не было.

Но вот странно похожий на Володьку подросток тепло попрощался с приятелями и пошел прочь со двора. Сам не зная зачем, Владимир пошел за ним следом. Когда подросток скрылся за дверью с надписью «школа-интернат», у Владимира как-то нехорошо захолонуло сердце.

Но какое ему дело?! Почему он стал сворачивать и заходить в этот двор почти каждый раз, когда ехал с работы? Почему он никому (ни родителям, ни друзьям, ни своей девушке) не сказал об этом?

Он часто видел там того подростка и легко догадался: когда-то тот жил в этом дворе и теперь, живя в интернате, заходит к приятелям. И вот однажды… надо ли говорить, если речь с самого начала идет о диких совпадениях?..

…Расшвыряв в сторону обидчиков мальчишки, Владимир вытер его разбитый нос своим носовым платком и указал на свою машину: «Пойдем, сядем, поговорим…»
Нина умерла полтора года назад — какая-то хитрая инфекция, потом отказали почки. Сашку забрали в интернат, там, в общем, не так уж плохо. Но по матери он, конечно, скучает страшно, особенно почему-то накатывает по ночам…
— Что мне теперь делать?!! Я же не могу его так оставить!!! Он же совсем один! Но я живу вместе с родителями, они просто умрут, если узнают, что у меня — тринадцатилетний сын! И вообще, как я могу быть отцом взрослого парня?! Все мои друзья, моя девушка…
Владимир был бледен, пот лился с висков тонкими струйками. Интересно, как интерпретирует ситуацию сидящий в коридоре Сашка? Ведь не может же он не замечать их откровенного сходства… Или, может, ему просто льстит внезапная дружба взрослого парня, как бы земляка?
— Вам нужно решить только одно: берете вы лично ответственность или нет? Независимо от мнения ваших родителей, друзей, подруг и т. д. Вы лично — да или нет? Когда-то Нина решила за вас. По-видимому, решила правильно, ведь вам было всего четырнадцать. Но сейчас ситуация изменилась. Решайте — и так и будет. Кто отвечает за Сашку — вы или государство? Любые броски из стороны в сторону потом, после принятия решения однозначно безнравственны. Учтите — у него сейчас сложный возраст, вы его совсем не знаете, ваши родители его, скорее всего, не примут, наличие Сашки осложнит вашу социальную жизнь и т. д. С другой стороны, сможете ли вы теперь хотя бы для себя сделать вид, что ничего не было? Сашка — это материализованная память о Нине, у него действительно никого нет, а участь детей после детдома по статистике не самая радужная… Есть, кстати, разные компромиссы: например, опека…
— Нет! — твердо сказал Владимир.
— Тогда зовем Сашку?
Конечно, он обо всем догадался. Без всякой мистики и сверхпроницательности. Просто у Нины хранился написанный по ее заказу автопортрет Володи, рисуя который подросток постарался польстить себе и изобразил себя едва ли не на десять лет старше. Нина не скрывала от Сашки, что изображенный на рисунке человек и есть его отец. И когда настало время, Сашка просто узнал его. И теперь ждал, что будет дальше.
— Ох, и ни черта же себе! — сказали новоявленные бабка с дедом, дружно хватаясь за валидол. — Как же мы тогда проглядели! Ну, разумеется, наш внук не должен жить в интернате! Он должен жить у нас!
Правда, тут же сбежала девушка Владимира. Тринадцатилетний сын у ее парня показался ей как-то слишком.
Владимир и Сашка приступили к выстраиванию отношений. Я преисполнена оптимизма по этому поводу — они похожи между собой, оба любили Нину, да и по возрасту близки…