Достали
«Вы достали меня с этими однополыми браками», — на полградуса вскипел Владимир Путин во время итоговой пресс-конференции саммита Россия — Евросоюз в Екатеринбурге. Полградуса для Путина много. Ужели слово найдено? И главное, озвучено? О, радость: еще по одной мировой проблеме у России сформулирована официальная точка зрения. Причем (особенно приятно) — полностью совпадающая с неофициальной.
Что проблема — мировая (точнее, цивилизационная) и самое место для журналистов ее расчесывать — саммит с Евросоюзом, никто не сомневается. Да, тайфун, стремительно накрывающий Европу, нас пока не очень пугает. Их затопило до знаменитых парижских крыш (бедный Монтан), нам слегка намочило подметки. Однако зыбь от тамошнего девятого вала уже играется камушками и на нашем берегу. Волна идет. Слава Богу, в национальном сознании — а, если хотите, и в подсознании — ей противостоят мощные волнорезы. С учетом контекста напоминающие известный жест, грубый, но ясный. Хороший жест, слов нет. Годится и для быта, и для государственной идеологии. Вот вам — усыновление российских сирот в однополые «семьи». Вот вам — регистрация двух мужиков в загсе. Вот вам — гей-парад в Москве.
Однако, как бы ты лично ни был здоров, жизнь на границе крупного лепрозория не может не причинять определенного морального дискомфорта. С обитателями этого рассадника воленсноленс приходится поддерживать отношения — дипломатические и экономические, чмокать воздух рядом с их щеками, уповая на Господа Бога и родной иммунитет и лишь изумляясь, с какой скоростью болезненные европейские ручонки роют себе геополитическую яму. Вдобавок у нас с лепрозорием общее информационное поле: официальный одобрямс на случку двух тошнотиков из Монпелье показали в каждой российской микроволновке.
«Ну, а тебе-то что? — спросят так называемые толерантные граждане. — Не все ли тебе пофиг, кто с кем спит?» Вот это — не в бровь, а в глаз. Абсолютно безразлично. Тем более, что, по моему твердому (или глубокому?) убеждению, борцы за радужные права вообще ни с кем не спят. Не располагают для столь старомодного занятия ни временем, ни запасами энергии. Голубизна в современном мире — имиджевый проект. Именно поэтому так принципиальна показуха, беспрерывная демонстрация зачастую вовсе отсутствующих или же основательно ослабленных предпочтений.
С нашего так называемого «гомофобного» берега доносятся иные реплики: «Ты ведь много лет театральным критиком проработала, неужели тебя еще чем-то можно удивить?» Опять попадание в яблочко. Хотя, действительно, театральным, а не балетным, навидалась, тем не менее, всякого. До современного абсурда, когда Александр Ширвиндт публично поинтересовался, хватит ли в театральной столице геев, чтобы заменить всех престарелых худруков, лет десять или даже пять назад, конечно, не доходило. Однако известный своей брезгливостью Леонид Филатов давным-давно меня предупреждал: «Не пишите про геев, они мстительные…» У Филатова, кстати, в сказке «Еще раз о голом короле» выведен Министр нежных чувств — понятной ориентации и с соответствующим текстом: «В стране, где населенье — хам на хаме, где все однообразны, как столбы, мужчина, сильно пахнущий духами, понятно, вызывает гнев толпы»…
Жизнь в искусстве сводила меня с разными персонажами. От жеманного телесплетника, объявленного едва ли не просветителем всея Руси, до крепыша и мордоворота, чуть что пускающего матерком, который, переехав из здоровой южной провинции в Москву, за несколько лет переродился в утонченно колеблемую водоросль. Разумеется, с репутацией гея — потому что это стильно, модерново и выгодно. Кто театроведом был, тот в цирке под вывеской «Евросоюз» не смеется. Точнее — в кунсткамере новой Европы не ахает.
На наших глазах пять (как утверждают ученые) природных процентов превращались в устойчивую и настойчивую силу, диктуя свои правила и вербуя все новых, не побоюсь этого слова, членов. Расскажите вашей бабушке, что гомосексуалистами рождаются. Хотя не надо — пожалейте старушку. Мы, и не впутывая старшее поколение, знаем, сколь часты в Москве, особенно в сфере искусства и шоубиза, кафкианские метаморфозы: «Да, мне нравились девушки в белом, а теперь я люблю голубых».
И все же: а что мне лично? Какая заноза нарывает так сильно, что нельзя было обойтись без этого текста? Вы будете смеяться: саднит и дергает недавний разговор с маникюршей. Колдуя с пилочками и щипчиками над моей рукой, девушка поделилась гражданским гневом: посетила на днях гей-вечеринку, а туда нагрянул ОМОН — в поисках наркотиков. Всех поголовно продержали взаперти до половины шестого утра.
— Я понимаю, взяли бы просто тех, кто торгует и кто употребляет. Я сама видела: в туалете дверь высадили, а там на полу порошок рассыпан, у парня нос белый… Так ведь нет — мальчиков в стрингах со сцены стащили, а они ни в чем не виноваты.
— Вы-то как там очутились, Таня? — спрашиваю, испытывая сильное желание освободить руку.
— Ну, у меня много геев знакомых. Ходим вместе, тусуемся.
— А-аааа… И где же этот клуб? — вялый вопрос, что называется, для поддержания разговора.
— На Пушкинской. В издательском комплексе.
— Это что, в «Известиях»?!
— Ага…
— Безобразие какое!!!
— Вот и я говорю: безобразие!
В «Известиях», в «Известиях», в «Известиях»… В тех, аутентичных, центровых… Салонная беседа вот уже несколько дней не отпускает, возвращается, портит кровь…
Там, где ныне клубятся посетители новомодного «Холла», во времена моей журналистской юности были гранитные ступени, ведущие к внутреннему — служебному — редакционному подъезду. Часто, взбегая по ним ранним утром, я слышала сзади тяжелое чмоканье двери представительского авто и шаги тогдашнего главного редактора — человека потрясающей мужской красоты и неотразимого мужского обаяния. Чувствуя затылком его взгляд, я ненароком притормаживала. Он, напротив, ускорялся…
Впрочем, на этих романтических воспоминаниях я вынуждена сама себя резко оборвать. Все мы — во главе с тем незабвенным, наверное, самым харизматичным за всю историю мировой журналистики главным редактором — сделали в 90-е много, очень много для того, чтобы старейшую российскую газету по соседству с беднягой Пушкиным заменили мальчики в стрингах с накокаиненными носами.
Многие из нас не ведали тогда, что творили. Однако незнание последствий не освобождает от ответственности. Мы виноваты. Я виновата. Вот такой coming out, выход из чулана.