Я могу улыбнуться, когда ты мне скажешь про чувства, про безумную страсть, про иллюзии прежних побед. Я читал это всё сотни раз у Флобера и Пруста, мне всё это писали последнюю тысячу лет. Я читал эти письма в натопленном, старом Версале, и в холодном отеле у вечной и тёмной реки… Одинаковых слов, одинаковой плоти и стали, я изведал так много, что вряд ли в них вижу грехи.
Бесконечная проповедь стала смешной и нелепой /отпусти меня с миром, когда я устану гореть/. Посмотри на меня: кроме нас все прохожие слепы — нам же снова дано говорить обо всём, не стареть. Этот странный язык полон тонких намёков и света, говори лишь глазами — в них небо Лиона и дождь. Пусть всё будет легко, как в написанном Брамсом либретто, пусть всё будет беспечно, когда ты навечно придёшь… Мой живой ренессанс, отголосок Россетти и Климта — эти письма сгорают на медленном рыжем огне. Я могу улыбаться, не сбившись с такта, ни с ритма, но потом написать безрассудные строчки тебе.