Пентакль начерчен, свечи зажжены,
Плащ из дракона лег легко на плечи:
«Возможно нет моей большой вины,
Что безрассудно так влечет любовь и вечность.
Обряд, что я готовлю, проба сил,
Возможность прикоснуться к запределью.
Душа болит… Я так её любил…
И сердце бьется, будто бы с похмелья».
Однако извлечен был манускрипт,
(очередной, вон пять лежат на полке)
Тут ставня издала зловещий скрип,
Заклятие пропеть - и вся недолга.
Душа коснулась задрожавших рун,
И голос, словно бездна был глубоким,
Хотя колдун, похоже, слишком юн,
Однако бесконечно одинок он.
Тьма полночи сгущалась все сильней,
Луна бессильно засмотрелась в башню,
Из преисподней хлынул сонм теней,
И кто-то мерзким голосом закашлял.
Все оборвалось. Покрывало тишины
Набросил будто кто на пентаграмму
«Зачем, жестокая, приходишь в мои сны?
В любовь не отворила двери храма.»
Забывшись, заступил он за черту,
И тишину взорвало страшным воем,
А колдуна швырнуло на уступ,
И демон бездны заскочил в покои…
Однако эта ночь — не для него —
Заклятье колдуна — и он стреножен.
Не рассказать, читатель, вам всего,
Однако меч не покидал сегодня ножны.
Что ж, демон теперь есть, и он ручной
Осталась пара-тройка компонентов…
«Забудьте, жалкие, вы навсегда покой!
Я в пыль сотру моря и континенты!
Я потерять хочу навеки этот мир,
Где взгляд фиалковый в толпе меня не ищет,
И бесконечность я готов продать за миг,
В котором для любви сердца открыты.
В котором я смогу припухлость губ твоих,
Пить медленно, истомой упоенный,
И сладость разделяя на двоих,
Припасть к ногам твоим завороженный.
Дыхание частое, и твой протяжный стон,
И руки бабочкой порхают, нежат тело…
Но это сон. Несбыточный мой сон —
Моей не будешь ты, меня ты не хотела…»