Внешний вид моей посетительницы вызывал мысли о монашестве или неосвобожденной женщине Востока. Темные тона и «закрытость» одежды, гладкая — волосок к волоску — прическа, полное отсутствие косметики, потупленный взгляд. При этом черты лица чисто славянские. Возраст трудноопределим, может быть, под сорок, а может, уже и за пятьдесят.

«У этого человека случилось какое-то горе, — подумала я. — Если пришла ко мне, в детскую поликлинику, то… Неизлечимо заболел или даже… умер ребенок?»

— Меня зовут Анна. Я не знаю, зачем я к вам пришла… — не поднимая глаз, сказала моя посетительница.

— Анна, но ведь я тоже не смогу догадаться, — мягко возразила я. — И не смогу вам помочь, пока вы мне хоть что-нибудь не расскажете…

— У меня двое детей…

— Они здоровы? — не удержалась я, все еще находясь в плену своей «трагической» рабочей гипотезы.

— Да, вполне, — слегка удивилась женщина. — Девочке сейчас двенадцать лет, мальчику недавно исполнилось пятнадцать.

Она замолчала, как будто бы не зная, что еще сказать.

— Ваша семья — это вы, сын, дочь… Кто-то еще?

— Да, еще мой младший брат. Сын, дочь… Наверное, я должна сказать, что эти дети мне не совсем сын и дочь…

— То есть как это — не совсем сын и дочь? — удивилась в свою очередь я.

Может быть, дети усыновленные? Под опекой? И она так и не смогла принять их, наладить контакт, построить с ними семью? И сейчас вопрос встал ребром — отдавать обратно в детдом или еще помучиться? Да, от такого у кого хочешь будет трагический вид… Но почему она не сказала «дети приемные»? Что такое «не совсем сын»?

— Они мои племянники. Дети моего младшего брата.

— Расскажите, пожалуйста, все с самого начала. Где мать детей?

Родители Ани и Славы были активными людьми, много работали, имели много друзей и любили развлекаться. Сына часто оставляли на старшую дочь. Она не возражала, ей нравилось быть «старшей по дому». Славик слушался ее лучше, чем родителей. Она хорошо знала его друзей, играла с ними, мирила поссорившихся, на праздниках организовывала для них конкурсы и викторины. Когда после окончания школы Анна поступила в педагогический институт, никто не удивился — наоборот, всем это показалось совершенно естественным. Анна уже провела свои первые уроки, а брат перешел на второй курс Института путей сообщения, когда их со Славой родители вдвоем отправились на машине на Черное море. Потом им говорили, что отец, по-видимому, заснул за рулем и выехал на встречную полосу. Он погиб сразу, мать умерла в районной больнице спустя два дня. Анна пережила несчастье, стиснув зубы и поддерживая брата. Слава очень переживал внезапность и окончательность потери — каждую ночь он приходил к ней в комнату и растерянно спрашивал: что же, я теперь уже и этого папе никогда не скажу? И вот этого у мамы не спрошу? Никогда? Как же так? Никого не осталось…

«У тебя осталась я, — твердо говорила Анна. — У тебя есть друзья, есть весь мир, есть жизнь впереди».

Жить стало тяжело. Нужно было дать брату доучиться, и молодая учительница не гнушалась никакими заработками: после окончания рабочего дня в школе бегала по частным урокам, благо за них платили как бы не больше, чем основная зарплата. На личную жизнь времени не оставалось совсем. А брат, чтобы забыть о своем горе, наоборот, окунулся в круговорот друзей и развлечений. Когда Слава приходил домой пьяным, Анна устраивала показательные скандалы, и в конце концов добилась своего: пьянки прекратились. А потом брат привел к сестре маленькую девушку с остреньким, лисьим личиком и сказал: «Аня, это Таня. Мы решили пожениться».

Анна испытала сложные чувства, но сумела с ними справиться. Славе нужна была своя семья, она это понимала. Кто-то же должен быть счастлив. Пусть это будет Слава.

Таня не стала устанавливать в доме своих порядков (чего Анна, склонная к авторитарности, по правде говоря, нешуточно опасалась). Она вообще казалась какой-то отстраненной и временами странной. Но иногда, со Славой, заливисто смеялась и по-детски кидалась подушками. Почти сразу родила сына. Совсем не препятствовала тому, что Анна нянчится с ним, иногда как будто забывала о ребенке вообще. Слава закончил институт, с деньгами стало попроще, Анна почти отказалась от уроков в городе, после школы сразу бежала домой. Родилась Танечка. Однажды Таня-старшая забилась в странном припадке. Приехала скорая, врач спросил у брата и сестры: давно употребляет? Анна возмутилась: да у нас в доме вообще спиртного нет! «Не прикидывайтесь. Я о наркотиках спрашиваю», — невозмутимо уточнил врач.

— Таня умерла от передозировки наркотиков? — догадалась я.

— Нет, она умерла от саркомы, — ровно сказала Анна. — Вите тогда было пять лет, а Танечке — три.

— Слава?..

— Он ухаживал за ней до последней минуты. Дети, естественно, были на мне. Потом, когда Таню уже похоронили, он спросил меня: как же мне теперь? Я сказала: вместе детей поднимем, все будет хорошо. Он заплакал и сказал, что нас кто-то проклял. Я тогда разрешила ему напиться, но предупредила, что это — в последний раз.

— Слава больше не женился?

— Нет. У нас с ним был разговор где-то через год-полтора после смерти Тани. Я ему тогда сказала: ты взрослый здоровый мужчина, у тебя есть всякие потребности, я это понимаю и принимаю. Если тебе нужны бабы, пожалуйста, сколько угодно. Но — на их территории или еще как-то. Сюда, ко мне и детям, никого не приводи. Дети и так едва оправились, не хватало им чужих теток в твоей постели. Он сказал: да, Ань, ты права. С тех пор у нас так и повелось.

— Ваша личная жизнь?

— Отсутствует. Помимо уже известных вам обстоятельств, я же еще и училка в школе…

— Как дети вас называют?

— Тетя Аня.

— Что произошло теперь?

— У Вити начался подростковый возраст, а Танечка всегда тянулась за ним. Ничего особенного: дерзит, шляется, по ночам — компьютер. Я попыталась действовать так же, как когда-то со Славой — твердо стояла на своем, убеждала, потом грозила. Он мне сказал: а что ты ко мне пристала? Кто ты нам вообще? Я ответила: когда скончалась ваша мать, я взяла за вас ответственность и вас воспитала. Он говорит: тебя никто не просил. Лучше бы ты тогда делась куда-нибудь. Если бы не ты, отец бы снова женился на ком-нибудь веселом, привел бы настоящую мачеху, может быть, у нас бы еще братья-сестры были. А так живем как в склепе, да еще и в школе от тебя никуда не деться… А неделю спустя я спросила у Тани, когда она придет домой, а она мне (с братнего голоса, конечно) крикнула: ты мне не мать и не мачеха! Отстань от меня, когда хочу, тогда и приду!

— А что же Слава?

— Он вечно на работе и с друзьями — характером в нашего отца пошел. Но когда дома, конечно, им говорит: слушайтесь тетю Аню и не смейте ее обижать! А я теперь думаю: может быть, Витя прав? И все было напрасно…

— Что за ерунда?! — воскликнула, не имея ровным счетом никакого своего мнения по поводу всей этой печальной истории. — Что было напрасно? В чем прав этот гормонально взбешенный подросток? Вы не должны были принимать участие в детях вашего брата и смертельно больной наркоманки Тани? Вам нужно было бросить брата с двумя маленькими детьми сразу после смерти его жены и уехать в Америку? Немедленно выскочить замуж за любого подвернувшегося мужчину? Так?

— Ну… нет, конечно… — нерешительно сказала Анна.

— Ну вот и не мелите чепуху вслед за четырнадцатилетним мальчишкой! Тем паче, что прошлое мы все равно изменить не в силах. Что вам делать сейчас — вот в чем вопрос.

— Да, действительно…

— Витя и Таня учатся в той же школе, где вы работаете?

— Да.

— Официально предложите им перевести их в любую другую, чтобы избавить от вашей тени хотя бы в учебные часы. Если откажутся, это их проблемы. Дальше. У детей есть обязанности по дому?

— Практически нет. Иногда Витя ковер пылесосит. Таня изредка посуду помоет.

— Четкие и ежедневные, обязательно. Причем разработаете схему вы, а сообщит им и будет требовать Слава. Вы — одна система, пусть это почувствуют.

— Если вы считаете, что это надо…

— Надо, надо. И наконец: немедленно перестаньте носить траур — внешне и внутренне. Ваши родители погибли 20 лет назад, а Таню вы не особо-то и любили. Тем более что она после себя оставила вам такой прикольный подарок. А от родителей вам достался Слава…

— И что я со всем этим сделала?! Лучше бы я…

— А чем дело? — невозмутимо спросила я. — Вы фактически вырастили уже троих детей. Не всякая городская женщина может этим похвастаться. Слава компанейский, работящий, веселый. Его дети здоровы, ухожены, неплохо учатся, имеют много друзей. Разве с ними со всеми что-то не так?

— Да вроде все так…

— Вот и мне кажется, что «не так» — именно с вами. Хотя без таких, как вы, не то что у людей, а даже в обезьяньей стае не обходится. Всегда есть самки-обезьянки, у которых нет своих детенышей, но которые помогают другим (не слишком умелым родителям) вырастить и воспитать достойных обезьянов. Древняя почтенная задача, помогающая выжить обществу. Сейчас у вас острый момент, когда маленькие обезьянки бунтуют. Настало время слегка отстраниться. Так что теперь нагрузите домашних по максимуму, как сможете, и займитесь, наконец, собой.

— А… а что же мне делать?

— Это вы меня спрашиваете? — удивилась я. — Ну откуда же мне знать, что вы любите, чего хотите, что так и не позволили себе за всю жизнь…

— Я хочу полетать в аэродинамической трубе, — твердо сказала учительница. — Я всегда хотела летать.

Я чуть со стула не упала, а потом взяла себя в руки и не менее твердо ответила:

— Вот с этого и начните.

***

Оказалось, что в Анне все эти годы хотя и дремал, но был вполне жив авантюрный дух их со Славой родителей. Когда она показала домашним свои «летучие» фотографии из аэродинамической трубы, а потом еще — плавающей в каком-то странном огромном пузыре, потом — летающей на параплане, далее — везде… Танечка визжала от восторга и просилась «тетечка, я тоже хочу!», и обещала за это каждый день по два раза мыть посуду, а Витя долго и тяжело думал, а потом сказал:
— Тетя Аня, я был, наверное, не прав. Ты прикольная. Просто это раньше как-то не было заметно. Наверное, у тебя просто с нами слишком много хлопот было. Но в другую школу ты меня все равно переведи. Танька не хочет, а я хочу, с химическим уклоном.
— Без вопросов, — ответила Анна. — Переведу. Но если еще раз в кармане сигареты найду, оставлю на неделю без сладкого.