(экологам северных морей посвящается)

— Здрасьте! — в кабинет просунулась круглая голова с плосковатой, плутоватой физиономией. — Мы пришли уже. Я — Колька.

— И тебе здравствуй, Колька, — усмехнулась я. — Что ж, заходите, раз пришли.
Вслед за белобрысым щуплым Колькой (навскидку я дала ему лет 12) в кабинет вошли мальчик постарше и женщина.
— Это Иха, братуха, — для верности указал пальцем Колька. — А это мать наша, Наталья. Семеновна по отцу, если писать станете, да только так ее никто не кличет.
— Вы уж простите, что я второго-то с собой привезла. Сподручней так, — тихо сказала Наталья.
— Да ничего, конечно, пусть посидит, — сказала я, не сомневаясь, что подростковые проблемы у нагловатого Кольки, а не у тихого Ихи (интересно, от какого имени эта явно домашняя кличка?), и светски осведомилась: — А издалека ли ехали?
Почему-то мне показалось, что эта семья живет не в городе. Не по ухваткам даже, а пахло от них как-то по-особенному. Водой и лесом.
— Да тут, недалеко, вы точно не знаете, — сказала мать и назвала поселок. — От нас в трех километрах, мы-то сами, считай, на хуторе живем…
Из своего туристского прошлого я знала этот приморский поселок: из Питера поезд ходит туда два раза в день, а от станции еще ехать на автобусе, которых тоже немного… Сколько же часов они добирались сюда и как и когда попадут обратно?
— Вы на машине?
Наталья отрицательно помотала головой.
— Так что привело вас ко мне? — я уже естественным образом насторожилась: с пустяками в такую дорогу не пустишься. И если речь о подростковых выкрутасах Кольки, зачем же все-таки она потащила с собой обоих сыновей?
— Чего нам с Ихой делать? — вот вопрос. Завуч в школе мне сказала: поезжай-ка ты, Наталья, — и адрес дала. И вот. Кольку я взяла, как он один у нас в семье бойкий, и объяснить про брата чего-нито сможет. Сам-то Иха, может, станет с вами разговаривать, а может, и вовсе нет. И я тут ничего поделать не могу. Колька, как завуч сказала, что у него такое?
— «Аутизм» сказала.
«Ох! — мысленно охнула я. — Если это и вправду аутизм, то что же я им скажу? Что я за всю свою практику плотно работала всего с четырьмя детьми-аутистами, которые так аутистами и остались? Что аутизм не лечится?.. Они проделали такую дорогу… Допустим, я назову им места и людей, которые имеют реальный опыт работы с такими детьми, и что? Они же со своего хутора все равно не смогут в Питер ездить… Впрочем, ведь Иха, получается, как-то учится в обычной деревенской школе и, значит…»
— Будет он с вами говорить. Только вы его сами спросите чего, — сказал Колька.
— Иха — это от какого имени? — спросила я.
— Ихтиандр. Кличка, — ответил Иха. Голос у него был странный — тихий и как будто идущий из другого угла комнаты. — А это правда вы про собаку Раджа рассказы написали? И про белую мышь?
— Да, я, — я не сразу сориентировалась. — А ты читал?
— Он у нас в поселковой библиотеке все, что про животных есть, прочитал, — с явной гордостью за брата сказал Колька. — И еще всякое другое. А вот в меня книжки вообще не лезут. Я стрелялки в компьютер люблю и боевики. А у Ихи никакого аутизма нет, завучиха врет все, я в инете читал, он в глаза смотрит, просто его в детстве поленом придавило, мне дед рассказывал. А по-русски он мало говорит, потому что у него другие языки есть, вот хоть тот, на котором он с Касей общается, а еще он может весной как дятел стучать, и самки отзываются… А помнишь, мать, как он созвал летучих мышей и пришел в поселок…
— Колька, да не мели ты чепухи!
— Иха любит читать и интересуется животным миром? Это очень хорошо. А ты, Колька, что любишь?
— Я люблю девочек и пиво.
— ?!
— Маломерки они у меня, — вздохнула мать. — В отцову породу. Кольке пятнадцатый год, а Ихе — 16.
— Мал да удал! — огрызнулся Колька. — Я в драке злой. Меня никто победить не…
— Колька! Что ты меня перед доктором позоришь?!
— Ладно, тогда рассказывайте вы сами, Наталья. Начиная с беременности. Потом роды, первый год жизни Ихи…
— Его вообще-то Егором записали…
— Тем более рассказывайте.

***
Беременность и роды без особенностей. — Первый год? — Не помню ничего такого. Потом? В семье рыбака маленький Егорка ничем никому не мешал, возился где-то тихо во дворе, или на берегу, или в лесу… Часто засыпал в собачьей будке, а собака потом не давала его забрать, рычала на хозяев. — Обращали ли на что-то внимание? — Да нет, вроде ничего такого, разве что всегда был малоежкой и слова не вытянешь. — Когда сам заговорил? — Да я ж вам и рассказываю: молчун он. За него всегда Колька говорил.
В школу Егор пошел в семь лет, и там практически сразу стало понятно, что что-то не так: учиться по обычной программе мальчик не мог вообще. Учительница посоветовала подождать еще год и читать ему вслух побольше книжек. Наталья согласилась, но времени у нее было мало: хозяйство, шустрый Колька и только что родившаяся малышка требовали сил и пригляда. За год Егор научился сам дочитывать брошенные матерью на середине книжки. Но учиться в классе в сентябре опять не смог. Учительница с родителями еще немного покумекали и отдали в школу шестилетнего Кольку. И сразу все пошло на лад — то есть Колька стал говорить за двоих, а письменные задания в тетрадках Егор и сам как-то выполнял.
Следующий год — 9 класс. И что дальше?
Завуч — добрая женщина, говорит, что Ихе надо оформлять инвалидность по психическому заболеванию. Тогда за него еще и деньги будут какие-то платить…
— Да никакой Иха не психический! — кричит Колька. — Понормальнее других будет! Это завучиха никак ему простить не может, что он ее с Касей подставил! А кто ее за язык тянул?
— Кто такая Кася? — наконец-то интересуюсь я. Неужели у Ихи есть девушка? И тоже с особенностями в развитии, если для разговора с ней нужен особый язык?
— Кася — это балтийская нерпа, — спокойно отвечает Иха. — Phoca hispida.

***
Пять лет назад Егор, много времени проводивший в одиночестве в лесу и на побережье, нашел на камнях полумертвого, израненного детеныша нерпы. Принес ее на руках домой. Отец только взглянул на звереныша и предложил пристрелить его, чтобы не мучился. К несказанному изумлению семьи всегда молчащий Егор вдруг сказал почти целую речь: я буду ее лечить, она не умрет, если вы не разрешите ее оставить, я уйду вместе с ней. «Отец, ты не перечь ему теперь, — сказала мужу Наталья. — Не ровен час… Мы ж себе не простим потом».
Первые полтора месяца Кася жила в старой ванне. Рядом стояло ведро с рыбой. Егор жил тут же, почти не уходя в дом, спал на досках и непрерывно, днем и ночью разговаривал с детенышем на никому не понятном языке. Колька построил брату шалаш, чтобы его не заливало дождем.
Потом Егор заявил, что Касе нужен бассейн. Отец подошел к делу системно и нанял в поселке экскаватор. Братья носили с берега камни. Кася стала гладенькой и упругой. На всех шипела, а Егора приветствовала ласковым ворчанием или свистом.
Зиму с нерпой в доме Наталья вспоминает как кошмар и одновременно единственный период, когда Егор сам регулярно выходил на контакт с родными. Только он мог перевести Касины желания на человеческий язык, у него не было другого выхода.
Весной Кася вернулась в родную стихию, но не рассталась с мальчиком, приплывая ежедневно за порцией рыбы. Потом Егор учил ее играть в мяч в волнах. Потом он учил ее (или она его учила?) охотиться. Потом она научилась приносить ему рыбу — поиграть. Потом… как ни фантастически это звучит, но фактически мальчик и балтийская нерпа стали лучшими друзьями, а Егор получил свою кличку и превратился в Ихтиандра. Странно, но при своей тщедушной внешности он чрезвычайно вынослив, совершенно не боится холода, может часами плавать в холодной воде и никогда не болеет.
Чудесная история, но при чем же тут завуч поселковой школы?
Энергичному завучу история тоже показалась весьма достойной. Она предупредила Иху и Наталью и пригласила журналистов, чтобы они сняли удивительный сюжет в духе старых американских фильмов про дельфина Флиппера: мальчик и его морской друг. Журналисты сказали: офигеть! Мы будем снимать всю семью! Наталья постирала свое рабочее платье и выдала Кольке новый тренировочный костюм. Сразу после приезда журналистов в поселок Иха, не сказав никому ни слова, ушел из дома и не возвращался четыре дня. Касю все это время тоже никто не видел.

***
— Ты никакой не аутист. Ты — пограничник и переводчик стечением обстоятельств судьбы, — сказала я Ихе. — Ты знаешь об этом?
Мальчик кивнул.
— Когда-нибудь ты сможешь рассказать и показать людям о животных и о них самих то, чего они сейчас не знают. Но как туда дойти? Что сделать сейчас? Кто переведет тебе самому человеческую хрестоматию?
— Я, кто же еще, — вздохнул Колька. — Мы с Ихой уже все решили.
— Что решили?
— Пойдем в сельскохозяйственный колледж, на усадьбе, там на ветеринаров учат.
— Колька, а чего ты мне-то не сказал?!
— А ты спрашивала? — парировал Колька. — Только завучиху и слушаешь…
— Колька, но ты же равнодушен к животным.
— Он мой брат, — без обычной усмешки сказал Колька. — Значит, я тоже — переводчик и пограничник.
— Погоди, Колька. Но у тебя же могут быть свои жизненные планы, своя настоящая жизнь…
— Пацаны у нас говорят, что армия и тюрьма — это школа жизни, а из поселка надо валить в любом случае, все равно куда, но мне пока ради Ихи придется от своей настоящей жизни на время отказаться…
— Ну, при таких раскладах не очень и жалко, — вздохнула я.
— Ну да, они все решили, а мне-то тут что теперь делать, доктор, скажите? — встряла Наталья.
Я честно подумала.
— А знаете что, та первая учительница была совершенно права. Хотя бы иногда вечером после ужина читайте им всем вслух хорошие книги…
— Да, мама, — сказал Колька, а Иха молча кивнул.
— Поняла, — вслед за сыновьями кивнула Наталья. — Инвалидность не оформлять, читать хорошие книги, и все образуется… Переводчики и пограничники — ну надо же…