привет.
мы так давно не виделись, что кончилась зима,
и снегирей какая-то холодная рука,
как яблоки, всех с веток сорвала и спрятала в мешок…
а я жива. со мной всё хорошо.
я пью глинтвейн на завтрак и на ужин.
в обед обычно сплю, ведь мне обед не нужен,
пока нет мужа,
нет детей
и нет кота,
которому на кончике хвоста
наш мальчик бережно завяжет верёвочку с бумажкой на конце…
так вот… варю глинтвейн, ищу такой рецепт,
чтоб выпить — и навечно амнезия.
но мне пока такое не по силам,
ведь я хреновый повар, если честно.
зима прошла.
а я ещё грущу.
привет.
мы так давно не виделись, что я уже не помню,
какого цвета у тебя глаза.
вчера во мне опять была гроза.
шёл дождь, и молнии сверкали
внутри меня опять по вертикали,
и бешено бил гром меня под дых.
я выплакала три ведра воды.
болела так, что не могла дышать…
моя душа
тихонечко так выла, еле-еле,
почти что колыбельную. как будто в самом деле
со мной и не случилось той грозы.
и только мои страшные часы
кричали полночь мне и всем соседям:
НА-ВЕР-НО-Е-ОН-БОЛЬ-ШЕ-НЕ-ПРИ-Е-ДЕТ!
я так устала
быть
совсем
одна.
привет.
мы так давно не виделись, что фикус мой почти догнал мой рост.
вчера я задала себе вопрос:
зачем же я живу?
ведь нету смысла даже просыпаться, когда осталась я совсем одна.
и я уже неделю голодна.
ведь с фикусом глинтвейна не попьёшь, как ни крути.
и что-то неспокойно так в груди,
как будто бы один из снегирей там затерялся…
он бьётся и клюёт.
не помогают анальгин и йод,
не помогают солнце, март, новопассит.
а у меня, наверно, больше нету сил.
я мастерю себе удобную кровать,
чтоб лечь в неё и вечно сладко спать.
кладу в неё перину, твой портрет,
горшочек с фикусом и пачку сигарет.
сегодня наконец-то умираю…
— привет… давно не виделись…
— привет, родная…