Из ближнего переулка вывернулся мальчишка лет двенадцати в громадной заснеженной куртке, которая сидела на нем боком и была наполовину расстегнута. Мой Андрюха всю жизнь так ходит. Он несколько раз на ходу повернулся всем корпусом к переулку, — а вслед ему неслись звонкие пацаньи крики, — и зашагал широким шагом в мою сторону.
Мордаха у него сияла удовольствием от какой-то удачной проделки. Сквозь морозный румянец на щеках светились крупные веснушки (как у Ярины), из-под вязаной шапки спускались на открытый лоб прядки мокрых волос. «Ох, и бежал!» — говорил весь его вид. Он с озорным любопытством в серых глазах заглянул мне в лицо, и я, не удержавшись, спросила:
-Не поймали?
Мальчишка с готовностью остановился и весело ответил:
-Не-а. Куда им! Лазят, как черепахи… по сугробам, — он хихикнул, — Будут знать, как втроем снежками закидывать!
-А ты здешний?
-А вас проводить нужно?
-Да, не мешало бы…
-Идемте. Я вообще-то здесь не живу, к деду в гости приехал, на каникулы, — по его улыбке при этих словах было видно, что живут они с дедом душа в душу. Он продолжал без всякой скованности:
-Вот он тут все наизусть знает. Но я тоже об этом городке кое-что понимаю.
-Хороший городок?
-Мне нравится. Интересно тут, — сказал он раздумчиво, будто чему-то удивляясь. Он шел теперь не спеша и смотрел себе под ноги.
-Дворы, небось, большие, удобные, природа кругом, — осторожно предположила я.
Он вскинул на меня загоревшийся взгляд:
-Дворы, само собой, классные, а уж дома!
Я насторожилась:
-А что дома?
-Ого! Идешь по улице, зажмуришься и представишь себе, что ты в Париже, например, при каком-нибудь Людовике, открываешь глаза — так и есть, еще и всадники навстречу едут в мушкетерских плащах. Сам себе не веришь, — он говорил взахлеб. — А как засомневаешься, все и пропало, опять та же улица.
-Ну, у тебя, братец, и фантазия!
-Чего фантазия… А вы что искали-то, — спросил он без всякого перехода, — а то я болтаю, а куда нужно — не узнал.
-Да я и сама не знаю — куда. Понимаешь, башню ищу, старинную, — я усмехнулась. — Пожалуй, что из твоих средних веков.
-Не, это из ваших… А она какая?
-Ну, какая… Я ж ее не видела, — я смутилась (видела я ее во сне, мой мальчик…)
«Мой мальчик» проницательно посмотрел на меня:
-Ну, скажите, как вы ее себе представляете.
-Ну как-как. Стоит себе где-нибудь на пустыре, чтобы ее ничто не заслоняло… Квадратная такая, из тесаного камня, кверху сужается…
-Из светлого камня?
-Нет, темный, я думаю, должен быть.
Мы продолжали идти по белой мостовой и подходили уже к концу улицы Рамзи, что тянулась через весь городок. На дорогу кое-где нанесло тонкую снежную пыльцу и она на разные лады скрипела под нашими валенками. Больше никаких звуков не слышалось. Солнце делало дорогу ослепительной и я смотрела себе под ноги, слушала скрип снега и представляла свою Башню. На минуту я даже забыла о своем спутнике, но он, человек дотошный, как видно, не дал мне дольше молчать.
-А крыша? — требовательно прозвучал новый вопрос.
-Шатровая крыша из темной черепицы (игра так игра!).
-Цвет?
-Вот пристал… коричневый.
-А окна? — он не унимался.
-Арочные окна на разной высоте! — я уже начала сердиться на его расспросы и только хотела ляпнуть что-нибудь вроде «не знаешь такой — так и скажи», когда он завопил, как очумелый:
-Да вон же она!
Я вскинула голову и взглянула туда, куда он указывал рукой. Застыла на месте.
За крайними домами поселка, чуть наискосок с правой стороны, в отдалении, поднималась моя греза.
Солнце освещало ее очень ясно, и не было сомнений ни в цвете черепицы, ни в старинности кладки, ни в форме окон.
Мы промчались мимо двух крайних особняков и оказались на пустыре.
-Ух ты-ы! — выдохнул мой проводник из глубины сердца, и я повторила этот возглас про себя — голос у меня перехватило.
И долго мы стояли рядом и смотрели на это величие.
-Да-а… Красавица. Ну, я пошел…
-Постой! Как хоть тебя зовут?
Золотистые точки запрыгали в его глазах, обращенных ко мне и к солнцу за моей спиной.
-Костик. Это меня дед так зовет, — и опять мелькнула на губах та же улыбка, — Константин, — произнес он торжественно и чуть ли не по слогам. — на латыни «постоянный».
-Спасибо, Костик. Одна бы я ее не нашла.
Он кивнул и быстро пошел вдоль окраинных домов влево по тропинке. Я смотрела ему вслед. Дойдя до улицы, выходящей в поле, как и улица Рамзи, он остановился и прокричал мне:
-А Кузьма по-гречески — «украшение»! — засмеялся звонко и, махнув рукой, исчез между домами.
Я медленно обернулась, боясь, что моя Башня тоже исчезла, как и мой провожатый. Меня не оставляло чувство, что меня здесь кто-то морочит. Нет, как ни странно — на месте. Остается пройти полсотни шагов и прикоснуться к ней или… увидеть, как она растает на глазах.
Я подошла вплотную. Ну, какая же громадная! Протянула руку и, наконец, притронулась к темно-серому камню. Поверхность была не совсем ровная — под рукой скользили маленькие бугорочки, глаз различал круглые дырочки пор, тонкие черные и зеленоватые прожилки, но время пригладило их и камень слегка бликовал на солнечной стороне.
Я обходила ее и все не могла добраться до угла. На той стороне должна быть дверь…

Глава III. ЯРМАРКА

По старой памяти, как по грамоте.
Русская пословица.

Тяжелые высоченные полукруглые створки из мореного дуба были распахнуты настежь, и оттуда веяло теплом и запахами свежеиспеченной сдобы, апельсинов, плыл навстречу из темноты сильный цветочный аромат и еще какая-то пряная струйка… мускат? Можжевельник!
Я постояла на пороге, где свет с улицы падал на каменный пол, и шагнула в душистую темноту.
Внезапно налетел ветер, все запахи улетучились, и темнота тут же кончилась — я увидела дощатый пол под ногами, напротив в двух шагах — большой оконный проем в каменной кладке, откуда и врывался этот немыслимый ветер, а там, за окном…
Горы были темно-темно синие, а в долине дремал в пышной зелени под утренним солнцем город. На горных склонах лежал розовый снег и оттуда катился водный поток прямо к городу и разбегался по нему серебристыми дорожками арыков. Белые дома в тени гор казались нежно-голубыми, а столбы минаретов, уже тронутые первыми лучами поднимающегося где-то справа солнца, сверкали, как разноцветные леденцы. Их было пять и все — разной формы и разного цвета. Самый большой в центре города — золотистый и весь, как кружевом, покрыт белой вязью резьбы.