СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ (Анна Фрейд)
Не вышла замуж, не родила детей, но стала «матерью» для тысяч пациентов. Удивительная судьба Анны Фрейд
Летом 1956 года к дому в тихом лондонском пригороде подкатил роскошный автомобиль. Из него выпорхнула платиновая блондинка, чей образ уже тогда украшал все киноафиши мира. Мэрилин Монро, затянутая в элегантный костюм, нервно поправила шляпку и решительно направилась к скромному особняку на Маресфилд Гарденс.
За дверью её ждала невысокая пожилая дама в старомодных очках, больше похожая на учительницу математики, чем на светило психоанализа. Впрочем, Анна Фрейд и была когда-то учительницей. А теперь к ней на приём стремились попасть сильные мира сего — политики, актёры, писатели. Все они искали ответы на мучившие их вопросы у дочери великого Зигмунда Фрейда.
— Мисс Монро, присаживайтесь, — проговорила Анна с лёгким венским акцентом. — Знаете, мой отец говорил, что каждый человек это загадка, даже для самого себя.
Что происходило за дверями её кабинета, навсегда осталось тайной. Анна Фрейд умела хранить секреты, как чужие, так и свои собственные. А их у неё накопилось немало за долгую и удивительную жизнь.
Она помнила роскошную Вену начала века, где в отцовском кабинете собирался цвет европейской науки. Помнила ужас допросов в гестапо и горечь изгнания. Помнила искалеченные войной детские души, которые ей удалось исцелить. Но главное, она помнила всё, что доверил ей отец. Анна стала не просто хранительницей его наследия, но и создательницей собственной научной империи.
Коллеги шутили, что каждый, кто пишет о Фрейде, чувствует за спиной пристальный взгляд его дочери. Она и правда ревностно оберегала память отца. Но мало кто знал, что у самой Анны была своя тайна — десятки записных книжек, исписанных мелким почерком, куда она заносила свои наблюдения за знаменитыми пациентами.
Эти дневники могли бы стать сенсацией, ведь на кушетке в её кабинете лежали люди, чьи имена гремели на весь мир. Но Анна унесла их секреты с собой. Как и загадку своей собственной жизни, жизни женщины, которая предпочла семье и любви служение науке, созданной её отцом.
Впрочем, всё началось гораздо раньше, в декабре 1895 года.
Дочь своего отца
В доме номер 19 по Берггассе, где проживало семейство Фрейдов, царила предпраздничная суета. Близилось Рождество 1895 года, и Марта Фрейд, уже мать пятерых детей, готовилась подарить мужу долгожданного четвёртого сына. Зигмунд даже имя ему придумал — Вильгельм. Но судьба, обладающая особым чувством юмора, распорядилась иначе.
— Поздравляю, герр доктор, у вас девочка! — объявила повитуха.
Создатель психоанализа, привыкший докапываться до корней любых явлений, впервые растерялся. Ещё одна дочь? Когда все карты были расписаны на сына? Фрейд, конечно, не подал виду, но эта первая «ошибка прогноза» заставила его пристальнее взглянуть на новорождённую Анну.
Девочка росла хрупкой и болезненной, словно оранжерейный цветок. Пока старшие братья и сёстры носились по просторной венской квартире, она часами сидела с книжкой в отцовском кабинете. Этот кабинет напоминал музей древностей: повсюду теснились статуэтки египетских божков, римские монеты, греческие вазы. Зигмунд Фрейд коллекционировал древности с той же страстью, с какой копался в глубинах человеческой психики.
— Папа, а почему у этой богини змея на голове? — спрашивала маленькая Анна.
— Видишь ли, в древности змея считалась символом мудрости. — загадочно улыбался Фрейд.
Домашние посмеивались над странной парой. Вечно занятый доктор, от которого пациенты не видели и тени улыбки, оживлялся только в обществе младшей дочери. А та, в свою очередь, предпочитала общество отца шумным детским играм.
Впрочем, характер у юной Анны был не сахар. Тётя Минна, взявшая на себя часть забот о племяннице, частенько жаловалась:
— Эта девочка упряма как сто ослов. И где только набралась такого упрямства?
Ответ крылся в генах: Анна унаследовала от отца не только проницательный взгляд карих глаз, но и железную волю. Эта воля поможет ей позже, когда придётся бороться за место под солнцем в мужском мире психоанализа.
А пока она росла под присмотром няни Жозефины, единственного человека, кроме отца, чьё мнение что-то значило для маленькой Анны. Жозефина научила её не только французскому языку, но и важному искусству слушать других людей. Эти уроки пригодятся будущему психоаналитику.
В тринадцать лет случилось то, что определило всю дальнейшую судьбу Анны. Отец, до той поры не посвящавший детей в тайны своей науки, неожиданно решил рассказать младшей дочери о психоанализе. Почему именно ей? Этот вопрос занимал многих. Возможно, Фрейд разглядел в дочери особый дар понимания человеческой души. А может, просто искал благодарного слушателя, к тому времени его теории вызывали в научном мире больше насмешек, чем признания.
Как бы там ни было, юная Анна оказалась идеальной ученицей. Она не просто понимала отцовские идеи, она начала развивать их по-своему. Фрейд брал дочь на приёмы пациентов, давал читать свои работы, разрешал присутствовать на заседаниях Психоаналитического общества. Благопристойные венские дамы хватались за сердце:
— Помилуйте, рассказывать тринадцатилетней девочке о таких вещах. Это же безнравственно.
Но Фрейд только отмахивался. Он уже понял, что в лице младшей дочери судьба преподнесла ему не просто ребёнка, а достойную преемницу. Оставалось только огранить этот алмаз.
Венские тайны
В начале XX века Вена блистала роскошью последних лет империи Габсбургов. По Рингштрассе катили экипажи с затянутыми в корсеты дамами, в кофейнях спорили о политике и искусстве, а в особняках старой аристократии устраивались пышные балы. Но была и другая Вена — город неврозов, подавленных желаний и тёмных тайн, которые пациенты несли в кабинет доктора Фрейда.
Анна, окончившая лицей для девочек, не спешила выбирать типичный для барышни её круга путь — замужество и светская жизнь. Вместо этого она устроилась учительницей в тот же лицей. Днём она преподавала детям немецкий язык, а вечерами погружалась в изучение человеческой психики.
— Ваша дочь совсем не думает о замужестве, — сокрушались знакомые дамы. — Она выбрала себе другого жениха, и его имя психоанализ, — отшучивался Фрейд.
Впрочем, один претендент на руку и сердце Анны всё же нашёлся. Эрнест Джонс, британский психоаналитик и верный ученик Фрейда, всерьёз увлёкся молодой девушкой. Он был блестящ, умён и недурен собой. Казалось бы идеальная партия для дочери учителя.
Но Фрейд неожиданно встал на дыбы:
— Она слишком молода для брака. И вообще, пусть сначала закончит свои исследования.
За этими словами крылось нечто большее, чем отцовская ревность. Фрейд уже тогда понимал, что его младшая дочь особенный случай. Она словно была рождена для науки, как другие рождаются для музыки или живописи.
В 1918 году Анна впервые выступила на заседании Венского психоаналитического общества. Её доклад назывался «Фантазии избиения во сне и наяву». Маститые психоаналитики снисходительно поглядывали на худенькую девушку в скромном платье. Но когда она заговорила, снисходительные улыбки сползли с их лиц.
— Эта девочка далеко пойдёт, — пробормотал один из старейших членов общества. — Если, конечно, найдётся мужчина, готовый везти её так далеко.
Мужчины находились. Но Анна неизменно отвергала все ухаживания. Злые языки судачили о её странной привязанности к отцу. Добрые — о полной поглощённости наукой. А она просто жила так, как считала нужным.
Вместо будуара светской дамы — скромный кабинет рядом с отцовским. Вместо модных нарядов — простые платья и неизменная вязальная спица в руках (эту привычку к вязанию коллеги-психоаналитики потом долго обсуждали в своих научных трудах). Вместо светских раутов — работа с детьми из бедных семей.
Именно дети стали её главным открытием. Если Фрейд-старший занимался в основном взрослыми пациентами, то Анна создала совершенно новое направление — детский психоанализ. Она первой поняла, чтобы лечить детскую душу, нужно говорить на языке ребёнка. А значит играть.
Её кабинет больше напоминал детскую комнату: повсюду игрушки, карандаши, кубики. Маленькие пациенты обожали «фройляйн Анну». А она, наблюдая за их играми, делала открытие за открытием.
Но времена менялись. Над Веной сгущались тучи. В 1923 году у Зигмунда Фрейда обнаружили рак. Анна, не колеблясь, взяла на себя роль сиделки. Теперь её день делился между пациентами и отцом. А по ночам она писала статьи, заметки, наблюдения. Словно торопилась успеть всё, пока ещё есть время.
В тени свастики
Весна 1938 года окрасила Вену в кроваво-красные цвета нацистских флагов. Город, веками славившийся своими музыкантами и поэтами, теперь маршировал под грохот солдатских сапог. Для семьи Фрейдов, как и для тысяч других венских евреев, начался обратный отсчёт.
Стук в дверь прозвучал ранним утром 12 марта. Гестаповцы явились без предупреждения:
— Фройляйн Фрейд? Вам надлежит проследовать с нами.
Анна спокойно надела пальто. В кармане лежала ампула с веронала, её дал семейный врач. «На всякий случай», — сказал он тогда. Случай настал, но Анна не собиралась сдаваться.
Допрос длился несколько часов. Гестаповцы интересовались пациентами отца, его связями, финансами. Анна отвечала спокойно и чётко, словно вела обычный приём. Она знала, что любое проявление страха может стоить жизни не только ей, но и всей семье.
— Ваш отец лечит врагов рейха? — гремел следователь. — Мой отец лечит людей. Все остальное вне его компетенции.
К вечеру её отпустили. Но стало ясно: оставаться в Вене больше нельзя. Началась отчаянная борьба за право на выезд. Друзья по всему миру поднимали на ноги дипломатов, слали письма, собирали деньги для выкупа.
Анна методично паковала архив отца — тысячи писем, рукописей, заметок. Эти бумаги были дороже любых драгоценностей. В них хранилась история становления психоанализа — науки, которую нацисты объявили «еврейской заразой».
— Что ты там копаешься с макулатурой? — раздражался кто-то из знакомых. — Бери деньги и беги.
— История не имеет цены, — отвечала Анна, бережно укладывая очередную папку.
Перед отъездом Фрейда заставили подписать документ о том, что с ним хорошо обращались. Говорят, он не удержался от иронии:
— Могу ли я добавить, что искренне рекомендую гестапо всем своим друзьям?
В июне 1938 года семья Фрейдов покинула Вену. Позади остались сорок лет жизни, работы, славы. Впереди была неизвестность.
Они обосновались в Лондоне, городе, который казался таким чужим после уютной Вены. Анна быстро освоилась на новом месте. Она принялась практиковать, начала писать книги, выступать с лекциями. Но главной её заботой оставался отец.
Зигмунд Фрейд угасал. Рак, мучивший его пятнадцать лет, теперь развивался стремительно. В сентябре 1939 года, когда над Европой уже гремели первые залпы новой войны, создатель психоанализа попросил свою любимую дочь об особой услуге.
— Ты знаешь, что делать, — сказал он.
Анна знала. По просьбе отца она ввела ему смертельную дозу морфия. Это было его последнее желание уйти достойно, не превращаясь в беспомощного старика.
Она похоронила отца и вернулась к работе. Словно ничего не случилось. Но те, кто знал её близко, видели: что-то в ней надломилось. Анна больше не вязала — эта привычка исчезла вместе с прежней жизнью. Зато она с головой ушла в новый проект и стала помогать детям, пострадавшим от войны.
Хранительница наследия
Когда на Лондон падали немецкие бомбы, Анна Фрейд создавала свой собственный маленький мир спасения. В Хэмпстеде, тихом пригороде британской столицы, она открыла приют для детей. Детский дом стал не просто убежищем, он превратился в настоящую лабораторию детской души.
— Война калечит не только тела, но и психику, — говорила она своим помощникам. — Особенно детскую.
В её «Военных детях», так назывался приют, маленькие постояльцы не просто получали крышу над головой. Здесь впервые в мире систематически изучали влияние военных травм на детскую психику. Анна записывала каждую деталь: как дети реагируют на бомбёжки, как переживают потерю близких, как справляются со страхом.
После войны Анна создала настоящую империю детского психоанализа. При этом она оставалась верной хранительницей отцовского наследия.
Она никогда не вышла замуж, не имела детей. Но у неё была огромная семья — сотни учеников и тысячи пациентов, которым помогли её открытия.
— Зачем мне собственные дети? — говорила она. — У меня их больше, чем у любой многодетной матери.
В марте 1982 года случился инсульт. Но даже в больнице она продолжала работать над новой книгой. Смерть застала её за письменным столом, как и подобает истинному учёному.
Говорят, незадолго до смерти она сказала своей ученице:
— В каждом из нас живёт маленький испуганный ребёнок. Моя задача была помочь этому ребёнку вырасти.
Она справилась с этой задачей. Её методы работы с детьми используются во всём мире. Её теории изучают в университетах. Её книги переводят на десятки языков.
А может быть, главное её наследие — это пример того, как можно остаться человеком в самые тёмные времена. Как хранить верность своему призванию, несмотря ни на что. Как превратить личную драму в служение людям.