Вчера я встретил пингвина. Он стоял на углу и плакал. А вокруг было много людей, довольных, как апельсины. (Почему так устроен мир, что когда одним больно, другие ничего не чувствуют).
Я опустился рядом с пингвином и тоже пустил слезу… Исключительно ради принципа. Пингвину это понравилось и он расплакался пуще прежнего. Чтобы не уступить, я прямо на улице закатил истерику.
Это подействовало и постепенно из толпы стали отделяться субъекты, тронутые нашим дуэтом. Они подходили, сначала не очень уверенно, но потом, развинтившись, начинали рыдать вместе с нами. К вечеру собралось человек пятьсот, среди которых особенно выделялся пожарник, вспоминавший какую-то Тому. Он рыдал непрерывно, не останавливаясь ни на миг.
Потом подошла милиция (два юных сержанта и один капитан) и после положенного протокола, примостилась к нашему братству.
А еще через день весь город собрался вокруг пингвина (к тому времени я улизнул, ибо мне это надоело) и окончательно распустился.
От их протяжных рыданий в соседних домах… Лопались стекла и сыпалась штукатурка… А от бурных потоков слез… Переполнилась канализация…
И вода потекла по асфальту.
А я стоял в стороне, всё пытаясь понять — над чем, они, собственно, плачут.
В чем причина? Но причина не находилась и я решил, что им просто хочется плакать. Да так, чтобы не было стыдно.
А толпа — это лучшее место, где можно наплакаться всласть, не уронив своего достоинства.
И всё же, всё же… Почему им так хочется плакать? Ведь есть и другие способы… Опустошить себя до предела… Не уронив своего достоинства.
Мой взгляд упал на огромный памятник, воздвигнутый в честь пионера, погибшего от бандитской пули. (Местные жители говорят, что по делу, но это уже нюансы).
Я увидел, как с бронзы стекают слезы… Стекают себе и стекают… И меня наконец осенило — мир существует слезами и в этом его спасение.
И я говорю… Тем, кто еще не понял:
«Вначале было не Слово. Вначале была Слеза!»