День отправлен в архив. Самолёты ушли в пике. Побежал за вином — в гастрономе закрылась касса. Дорогая Разбойница, хуже всего строке, по какой-то причине не знающей цель рассказа.
Романтично сидеть на окне, завернувшись в плед, наблюдая за тем, как закат истекает пеной. В декорациях дней, за тяжелой кулисой лет для меня Вы сумели остаться первостепенной. Даже снитесь порой. В полночь профиль. В четверг анфас. Дослужились, наверно, до звания атаманши.
Дорогая Разбойница, я бы придумал Вас, но великий датчанин успел Вас придумать раньше. Ганс большой молодец. Ни единого слова лжи. Вряд ли много читали, поэтому так поверьте. Дети любят его. Вы любили бросать ножи. Я — любил Вас ещё до того, как узнал о Герде. Ну и после, конечно. В кармане моём худом постоянно сквозняк, никогда философский камень.
Дорогая Разбойница, проще казаться льдом или северным троллем с пристрастием к амальгаме. Устремление к целому — скромный удел частиц, в окончательной сцепке и кроется дольче вита.
Вы бросали ножи, а ножи превращались в птиц: голубей или чаек престранного, впрочем, вида. Это было давно, там ещё не родился Кай. Там я сказочник, глупый танцор, на балконе розы.
Дорогая Разбойница, что Вам сказать? Пускай мир поэзии явно безжалостней мира прозы, слог уже непригоден сражаться за честь ребра, но буквально сегодня над крышами пролетали ваши чайки оттенка столового серебра, ваши дивные голуби цвета дамасской стали. Если в чём-то не прав — зачитайте меня правам. Если осень рождает печаль, то весна — беспечность. К чёрту зимний чертог. Всё бросаю и еду к Вам — наконец-то сложить неприличное слово «вечность».