Стрекоза подлетела и села на нос пчелы. Пчеле это не понравилось и она сделала себе харакири. С чувством и обстоятельно.
А я стоял и смотрел, и думал… Над суицидной пчелой закружилась рыба
с предсмертной картины Дали. Украденной им у Босха. Потом сделала сальто и рухнула в бесконечность.
А я стоял и смотрел, и думал… Рядом остановился мамонт, разбуженный воплем пчелы. С него ручьями стекала вода, затапливая реальность…
Он, похоже, только оттаял и был еще очень несчастен.
А я стоял и смотрел, и думал…
Потом подошел жираф и, с ходу назвав всех кретинами, величаво удалился прочь. Прихватив с собой Модильяни… Мысленно.
А я стоял и смотрел, и думал… А потом подкатил пионер с пропеллерами вместо ушей… Грызущий чужие орехи и говорящий на суахили.
А я стоял и смотрел, и думал…
А потом подошла старуха и прямо на месте попыталась отдаться мамонту, но еще не оттаявший мамонт не смог овладеть старухой, и пионеру приш-
лось подсобить. Пионер остался доволен, старуха — не очень, но это уже детали… Из области обстоятельств.
А я стоял и смотрел, и думал…
А потом подползла змея и, свернувшись вокруг одуванчика с лютиком, неожиданно для всех расплакалась.
А я стоял и смотрел, и думал…
А потом подбежал хомячок и начал орать, что ему здесь тесно. Хомячка увели, а взамен привели черепаху. Но и черепаха стала вопить… Что ей негде
здесь развернуться, и что все мы — сволочи. Черепаху убили, а труп закопали в клумбе…
А я стоял и смотрел, и думал…
А потом… А потом пришла Осень, и я очнулся в своей комнатушке, на полу между югом и севером… Среди потерявшей берега реальности…
Похожей на Гондурас.