О чем писать? Да не о чем пока, за вычетом осеннего пейзажа. Хозяйки у торгового пассажа нацелились на круглые бока приговорённых к ужину карет. Скучает бедный принц, нищая духом, напутствуя — пером и даже пухом — несущих и провизию, и бред. Сидит лешак на стуле из корней, и кашель старика подобен лаю. Самайн грядёт. Наездники седлают украденных цыганами коней. Слагает панегирики листва для статуи — безмерно именита. Октябрь — время вечного ринита, тяжёлых одеял и волшебства. Поскольку день сюжетно истощн, история про лес — чего же проще.
В глухом лесу, точней, в дубовой роще живёт, конечно, ведьма — кто ещё? По пятницам, а то по четвергам к ней прилетают инопланетяне, иначе ведьма долго не протянет, отчалит к самым дальним берегам. Тем более, почтенные года: давление шалит, колено ноет. Но если на пороге гуманоид, немедля весела и молода, особенно полна природных сил, готова к чаепитию. Недаром болотник озабочен самоваром. Анчутка в кадке тесто замесил. Бывалоча, устроятся рядком, грызут орехи, сушки да баранки. Едят варенье из литровой банки. Кто жвалами, а кто и хоботком. Беседуют, прихлебывая чай, оценивают пряность маринада:
— остались бы…
— не начинай, не надо. Отшибло, что ли, память невзначай? Тебя сжигали девяносто раз. Раз двадцать — беспричинно хохотала. Раз тридцать — слишком резко холодало, и сорок раз — за неучтивость фраз. Всенепременно доведут до ста, и это приблизительно, навскидку.
Захлопывают ведьмину калитку кто щупальцем, кто кончиком хвоста, кто взглядом — абсолютно непредвзят.
Потом, пытаясь мыслями крепиться, прощаются, висят над черепицей, над глупым человечеством скользят. Кого-то клинит, ибо журавли, кому-то грустно, ибо на пределе. Простите им, они же не хотели, — сварливый голос слышится вдали.